«Получается, Арам не любовницей звал! Тогда зачем сказал, что женат? Чтобы задеть? За что он так со мной?»

Очевидно, что Арам был сильно обижен на Еву, но... ему ли обижаться? Или это обида за то, что не сказала о ребенке? Однако она не думала, что для Арама это вообще будет иметь хоть какое-то значение. Она не для него рожала, а для себя. Изначально решила: эта девочка только ее. К тому же боялась, что семья Барсегян захочет забрать Надю. А оно вон, оказывается, что: дедуля и слышать о внучке не хотел. За сына лишь радел. Гештальт у того, видите ли, не закрыт, не накувыркался с Евой в постели. Надо же какое несчастье!

Ладно, Арам желал Еву к себе в койку — это она вполне могла понять. Химия между ними всегда была сильна. Ну а Надя-то… Надя ему зачем? Неужели после пары мимолетных встреч проснулись отцовские чувства? Не верилось, но она в принципе не верила в такое абстрактное понятие как «отцовская любовь к дочерям». Она вообще бывает?

Еву ее собственный папаша уж точно терпеть не мог. Став родителем, почувствовала это особенно остро. То, что он творил с ней, нельзя ничем оправдать. Твой собственный ребенок обливался слезами, страдал, и что ты сделал, чтобы ей помочь? Наорал, поугрожал, запер, ушел. А воспитывал как? Кнутом, лишениями и трудом. Чтобы она с Надей сделала что-то подобное? Дудки, такое ей и в страшном сне не приснилось бы.

Но все же Ева и шанса Араму не дала хоть как-то проявить отцовские чувства. Честно ли это?

Да, с ней Арам поступил по-свински, но не с Надей. Наверное, это обидно — вдруг узнать, что у тебя семилетний ребенок, а ты о нем ни сном ни духом. И, в отличие от своего папаши, Арам от девочки не отказался слету. Наверняка хотел с ней поближе познакомиться. Но тогда почему так сразу и не сказал? Зачем выдвигал какие-то требования, грубил? Неужели нельзя было нормально попросить увидеться с Надей?

Хотя просьбы — это вообще не в характере Арама. Слишком он взрывной и себялюбивый. Привык требовать, особенно если это касалось Евы.

Однако Ева уже далеко не беспомощная шестнадцатилетняя девчонка, которую Арам держал на коротком поводке. Она — взрослая, самостоятельная женщина, и ей он приказывать больше никогда не будет. Но не слишком ли это жестоко — лишать его права видеться с ребенком? Она сама умерла бы на месте, зная, что ей никогда не позволят увидеть Надю. Может быть, она была слишком строга?

Ева взяла телефон, собралась позвонить, а потом поняла: номера-то не знала.

Можно было дождаться завтрашнего утра, пойти к Араму в кабинет и поговорить.

Но…

Лично разговаривать с Арамом у нее не очень-то хорошо получалось, будто спичка вспыхивала, моментом выходила из себя. Слишком много обид и претензий к этому наглому типу. По телефону было бы гораздо проще спросить то, что хотела.

Пальцы сами стали набирать тот давний, заученный наизусть номер, который у Арама был, еще когда эти двое считали себя женихом и невестой. Хотя, скорее всего, того номера уже или не существовало, или перешел к другому владельцу.

Просто, чтобы убедиться, что номер неверный, Ева его и набрала. Ожидала услышать «абонент недоступен», однако пошли гудки.

Один, второй, третий, а потом в трубке раздался родной голос:

— Да, слушаю.

Это точно голос Арама. Ева узнала бы его и из тысячи, из сотен тысяч.

Его голос.

Голос, преследовавший ее во снах долгих восемь лет.

Арам услышал звонок, когда был в ванной.

Вышел, набросив на голое тело белый гостиничный халат, ведь до сих пор обитал в люксе «Ориона». Взял телефон и удивился, увидев незнакомый номер. Какой кретин будет звонить в пол-одиннадцатого вечера с незнакомого номера?

Но все-таки ответил:

— Да, слушаю.

В ответ раздалось лишь чье-то напряженное сопение.

— Вы говорить будете? — спросил раздраженно.

Уже собирался повесить трубку, как ему все же ответили:

— Арам, это я… То есть это Ева. Ева Брусничкина.

Для него простого «Арам, это я» было вполне достаточно.

«Как будто есть хоть один шанс, что я тебя не узнаю, милая! Как будто у меня триста знакомых Ев!» — задохнулся он от возмущения.

Почему-то простая попытка Евы подтвердить свою личность вывела из себя, ведь представлялась, как случайная знакомая. Разве она не знала, как много для него значила?

— Я понял, кто это, — проговорил тихо, старательно давя в себе злобу.

Как же долго он мечтал о таком вот звонке…

Бесконечно долго. Годы!

Особенно в первые месяцы после того, как Ева пропала. Вздрагивал от каждого звонка, а если на экране мобильного светился незнакомый или скрытый номер, каждый раз верил: она. Вот он возьмет трубку и услышит свою ненаглядную, и она объяснит ему, куда делась, что с ней случилось, скажет, что по-прежнему любит, попросит забрать. Арам сорвался бы! Забрал бы тут же, наплевав на гордость с высокой колокольни.

И каждый раз, когда отвечал на звонок с незнакомого номера, умирал понемногу, понимая — не она. Умирал и все равно ждал, даже номер ни разу за все эти годы не сменил именно по этой причине. Этот она знала, а другой знать не будет, значит, не останется ни единого шанса когда-нибудь услышать любимый голос.

В какой-то момент прекратил надеяться, заставил себя прекратить. Потом даже все равно стало. Это он так думал, пока не услышал ее.

Организм отозвался на Еву весьма однозначно: в груди заухало, вспотели ладони, а в голове все моментом перемешалось в кашу.

— Ты все еще помнишь мой номер… — проговорил он совсем тихо, почти прошептал и бухнулся спиной на кровать, крепко прижимая к уху трубку.

— Сложно забыть то, что вспоминала каждый день на протяжении долгого времени… — также тихо ответила она.

— Но как-то же это у тебя получилось — забыть меня! — выплюнул против воли.

— Ты о чем? — раздался ее удивленный голос.

— Неважно… Зачем ты звонишь, Ева? — заставил он себя прохрипеть.

— Я… — Она замерла ненадолго, а потом выдала то, чего никак не ожидал от нее услышать: — Я хочу спросить у тебя кое-что очень важное, обещай ответить честно.

— Я всегда был с тобой честен, — ответил Арам.

И услышал смешок! Нервный, да, больше похожий на судорожный выдох, но это определенно был смешок. Хорошего же она о нем мнения.

Арам моментально снова разозлился, но очень постарался не выдать это голосом, максимально спокойно сказал:

— Спрашивай.

— Зачем тебе Надя, Арам? Если отбросить все обиды и тот факт, что ты стремишься сделать мне назло… Вот правда, зачем она тебе?