Папочка

Ранней весной нас вызывает бабушка.

Тепло, и снова веришь, что земля оттаяла

и готова к новым посевам и урожаям.

– В такую погоду, – говорит мама, – Папочка любил возиться в саду.

Мы приезжаем, когда из груди дедушки вот-вот вырвется последний вздох. Мы и сами едва дышим, потому что впервые в жизни летели самолетом.

Я хочу рассказать дедушке, как взревел самолет,

поднимаясь в небо, как все мы прильнули к иллюминатору

и смотрели на Нью-Йорк, который становился все меньше,

а потом превратился в пятнышко внизу.

Как нам на крошечных подносах подавали еду:

какую-то рыбу, которую никто из нас не стал есть.

Я хочу рассказать ему, как стюардессы дали нам значки

в виде крыльев, чтобы приколоть на кофточки

и футболки, а еще сказали маме,

что мы хорошенькие и воспитанные.

Но когда мы подходим к кровати, дедушка спит, приоткрывает глаза, только чтобы улыбнуться нам, а потом поворачивает голову так, чтобы бабушка смогла приложить к его губам кубики льда. Она говорит нам:

– Ему нужно отдохнуть.

Вечером он умирает.

В день похорон мы с сестрой одеты в белые платья, братья – в белые рубашки и галстуки.

Мы идем по Николтауну, вереница тех, кто любил его: Хоуп, Делл, Роман и я впереди. Так проходят у нас похороны – молчаливая процессия идет по улицам, показывая миру свою скорбь, те, кто знал дедушку, присоединяются к нам, дети машут руками, прощаясь, взрослые вытирают слезы с глаз.

– Прах к праху, – повторяем мы каждый раз, когда

осторожно бросаем горсть земли на опущенный в могилу гроб. – Мы еще встретимся с тобой, – говорим мы. – Обязательно встретимся.

Как слушать № 7

Даже тишина может

рассказать вам историю.

Просто слушайте.

Слушайте.

После Гринвилла № 2

После смерти Папочки

бабушка продает дом в Николтауне,

отдает коричневое кресло мисс Белл,

а Папочкину одежду – Братьям из Зала Царства,

кухонный стол и светлые желтые стулья отсылает

своей сестре Люсинде в Филдкрест-Виллидж.

После смерти Папочки бабушка привозит в Бруклин

кровать, на которой родилась моя мама.

В нижней спальне, маленькой и пустой, она

раскладывает одежду,

ставит на коричневую полочку свою Библию,

«Сторожевую башню» и «Пробудись!»

и фотографию Папочки.

После смерти Папочки на смену весне незаметно приходит лето,

потом наступает ранняя и холодная зима,

бабушка убирает с улицы стул

и ставит его у окна гостиной.

Она смотрит, как с деревьев падают последние листья,

как мальчишки играют в скелли и запускают волчки прямо посреди нашей тихой бруклинской улицы.

После смерти Папочки я долго учусь

прыгать через две скакалки,

мои слишком большие ноги все путаются и путаются в них.

Десять, двадцать, тридцать – больше не выходит.

И так почти всю зиму, пока однажды мне не удается

преодолеть земное притяжение: теперь мои ноги

легко взлетают над скакалками —

пятьдесят, шестьдесят, семьдесят, восемьдесят, девяносто…

А бабушка смотрит на меня из окна.

Для нас обеих мир навсегда стал другим.

Куст мимозы

Посреди заснеженного двора тянутся вверх тонкие зеленые веточки мимозы. Ее семена бабушка привезла из дома.

Иногда она придвигает стул к окну и смотрит во двор.

Мечты о сверкающих тротуарах давно в прошлом, и бриллиантов под ногами что-то нигде не видно.

Но бывают дни, когда после снегопада

тут же выходит солнце.

И заливает светом этот кустик из дома,

который здесь, вместе с нами.

Заливает светом белую заснеженную землю.

И в такие дни, когда в комнате так много света и тепла, невозможно не верить, что все будет хорошо.

Сигареты из жевательной резинки

В магазинчике за углом за десять центов продается жевательная резинка в виде сигарет.

Иногда, взявшись за руки, с монетками в кармане, мы с Марией направляемся туда.

Вообще-то резинка розовая,

но каждая в белой бумажной обертке.

Из нее получаются хорошие пузыри,

большие, белые, как дым.

Будто ты и на самом деле куришь.

Мы болтаем и держим сигареты между пальцами, отведя руку в сторону, как это делают теледивы. Или с томным взглядом затягиваемся, воображая себя взрослыми и красивыми, а потом смеемся друг над другом.

Когда сестра видит, как мы

изображаем курильщиц,

она качает головой и говорит:

– Ведь от этого умер Папочка.

После этого мы снимаем обертку, и наши сигареты

становятся просто жевательной резинкой.

После этого

игра окончена.

Что осталось

– У тебя душа нараспашку, точно как у Папочки, – говорит бабушка, в руках у нее портрет дедушки. – Смотрю, как ты относишься к подругам, и снова вижу его.

Где свадебный ужин нас ждет на столе?

На дереве том, в глубоком дупле…

Мы смотрим на портрет и молчим. Иногда

мне трудно подобрать нужные слова. Вот

и сейчас не знаю, как написать, но только чувствую: после смерти каждого человека что-то остается.

Мне осталась от дедушки душа нараспашку. Мне кажется, я чувствую это, когда смеюсь. А еще, стоит подумать о Папочке, и мне кажется, будто он рядом и я даже могу положить голову ему на плечо.

– Я помню его смех, – говорю я бабушке,

а она улыбается и произносит:

– Потому что ты смеешься совсем как он. Вы с ним были два сапога пара.