говорится…

Я утешаю себя надеждой, что придет время и я наконец смогу рассказать свою историю полностью, и выступать стоя, и говорить обо всех моих лошадях и коровах столько, сколько надо, а не жалкие шесть минут!

Первая книга

Их всего семь, в основном хайку, но есть и стихи.

Маловато для книги.

Но я разрезаю страницу на маленькие квадратики,

скрепляю их скобками и пишу на каждой

маленькой страничке

по стихотворению.

А на первой —

«Бабочки, автор Жаклин Вудсон».

Вот и готова книга о бабочках.

Магазин скидок Джона

Весь наш дом ходит за покупками в магазины на

Никкербоккер-авеню.

Там есть пиццерия, где можно съесть кусок пиццы за семьдесят пять центов.

Есть магазин мороженого, где рожок стоит четверть доллара.

Есть магазин «Обувь Фабко» и салон красоты.

Есть магазин дешевых товаров «Вулворт» и магазин скидок Джона. Долгое время я обхожу «Вулворт»

стороной.

– В Гринвилле там не позволяют темнокожим сидеть у стойки, – жалуюсь я Марии. – Так что денег от меня они не дождутся!

Поэтому мы с Марией идем в магазин скидок Джона, где три футболки стоят доллар. Мы покупаем по набору из нежно-розовой, желтой и небесно-голубой

и каждый вечер договариваемся, как одеться.

– Завтра надень желтую. И я тоже, – говорит Мария.

И весь год мы одеваемся одинаково, в таком виде прогуливаемся по Мэдисон-стрит туда-сюда и ждем, когда кто-нибудь спросит:

– Девчонки, вы сестренки?

А мы в ответ улыбаемся:

– А что, разве по нам не видно?!

Новая девочка

А потом однажды в наш дом переезжает новая девочка по имени Дайана и становится нашей с Марией Второй Самой Лучшей в Мире Подругой.

И хотя мама Марии знала маму Дайаны еще в Пуэрто-Рико, Мария обещает, что Дайана не станет для нее мэс мехор амига – лучшей подругой, чем я. Но в дождливые дни, когда мама не пускает меня на улицу, я вижу, как они, взявшись за руки, бегут за сладостями в магазинчик за углом. В такие дни мир кажется серым и холодным, под стать погоде за окном, и как тут не думать, что новая девочка мэс мехор, чем я. Как тут не думать, что дни, когда я была для Марии лучшей подругой навеки, сочтены.

Пастелес и пернил

Во время крестин братика Марии, совсем крошечного,

одели в белое кружевное платьице. По всему платьицу

булавками приколото так много двадцатидолларовых купюр,

сложенных веером, что малыш напоминает

бело-зеленого ангела.

Мы с Марией стоим возле его колыбельки и подсчитываем,

сколько конфет можно было бы накупить всего на один такой веер.

Но мы знаем, что Бог все видит,

и даже пальцем не прикоснемся к деньгам.

На кухне в духовке запекают пернил, вкусный запах витает по всему дому, и Мария говорит:

– Ты непременно должна съесть хоть кусочек.

Но мне нельзя есть свинину. Лучше дождусь, когда будут раздавать пастелес — те, что с цыпленком, которые мама Марии делает специально для Джеки, ми айхада. Дождусь, когда смогу снять пергамент с покрытого тертым зеленым бананом мяса, отломить маленький кусочек пастелес, почувствовать, как он тает во рту.

– У моей мамы самые вкусные пастелес

во всем Бруклине, – говорит Мария.

И я соглашаюсь, хоть и не пробовала ничьих других.

Если в какой-то квартире запахнет пернил и пастелес, мы знаем, что там праздник. Сегодня праздник в доме Марии. Громко играет музыка, на столе большой торт, а пастелес, которые мама Марии готовила три дня, получились ну просто пальчики оближешь.

Как только взрослые начинают танцевать меренгу, мы берем еду и идем на крыльцо. Проходя через

гостиную,

наблюдаем, как женщины приподнимают свои длинные платья, так что становятся видны быстрые

движения ног,

как мужчины хлопают в ладоши и выкрикивают:

«Байла! Байла!»

Когда я спрашиваю Марию, где Дайана, она отвечает:

– Они придут позже. Это все только для нашей семьи.

Она снимает с пернил хрустящую корочку и начинает есть

свиную лопатку с рисом и бобами.

Мы держим тарелки на коленях, стараясь не уронить,

рядом стоят стаканы из толстого мальтийского стекла,

и еще долго никто из нас не произносит ни слова.

– Да, – в конце концов говорю я. – Это только для нас. Для нашей семьи.

Ругательства

Мы хорошие дети.

Соседи постоянно говорят нашей маме об этом, уверяют ее:

– Ваши дети самые вежливые. Слова дурного от них не услышишь.

И это правда – мы всегда говорим «спасибо» и «пожалуйста».

Мы не кричим. Мы всегда смотрим взрослым в глаза,

когда спрашиваем: «Как поживаете?»

Опускаем головы во время молитвы.

Мы совсем не умеем ругаться,

а когда пытаемся произнести бранные слова, в наших устах

они звучат неуклюже, будто малыш учится говорить и путает звуки.

Дома нам запрещено произносить слова вроде «дурак»,

или «тупица», или «придурок», или «блин!».

Нам запрещено говорить:

«терпеть не могу», или «сдохнуть можно», или «меня от тебя тошнит».

Нам запрещено закатывать глаза и смотреть в сторону,

когда мама разговаривает с нами.

Из-за слова «задница» мама однажды на целую неделю

запретила брату гулять во дворе после школы.

Когда мы с друзьями и на кого-нибудь злимся, мы шепчем:

«Ну ты и болван»,

а наши друзья смеются и сыплют ругательствами,

как из пулемета,

без запинки произнося каждое слово,

будто умеют ругаться с самого рождения.

Они пытаются научить и нас, дразнят:

– Просто возьми да скажи!

Но мы не можем. Даже когда пытаемся,

слова застревают в горле, как будто мама стоит рядом