– Вот уж не думала, что мне это скажет женщина, бросившая собственного сына!

«Раз ты так, то и я так».

Лицо бабушки окаменело, однако Сихо было уже не остановить.

– Я сейчас воспитываю Цубаки и не могу об этом не думать. Как ты могла бросить десятилетнего ребенка? Не знаю, как ты оправдывала свой поступок, но я ни за что не оставлю Цубаки!

– Не думай, что ты, играя в идеальную мать, что-то понимаешь в воспитании детей! Зовешь чудовище сыном! Это же просто игра в дочки-матери!

Слушая бабушку, Сихо наконец вынуждена была признать то, от чего отмахивалась. Они никогда не поймут друг друга. Девушка хотела считать бабушку хорошим человеком, ведь та вырастила ее, и Сихо чувствовала, что обязана ей многим. Она заставляла себя верить, что бабушка хоть и была строгой, но любила ее.

Теперь приходилось менять свою точку зрения. Конечно, бабушка не плохой человек и по-своему любит внучку. Но в то же время – возможно даже, не замечая этого – в глубине души она считает Сихо невероятно глупой. И от этой мысли тоже нельзя было отмахнуться.

Что ж, обычное дело. Однако, даже любя внучку, свою родную кровь, бабушка никогда ее не поймет.

– Сихо?

Девушка вдруг замолчала, и на лице бабушки появилась неуверенность. Но та больше не сердилась.

– Спасибо тебе большое за все.

– Сихо!

– Когда-нибудь я вернусь и отблагодарю тебя за все твои труды. Но до тех пор считай, что я умерла.

– Что ты такое говоришь?!

– Прощай. Спасибо за все. И больше сюда не приходи.

Сихо низко поклонилась и, ни разу не взглянув на бабушку, повернулась к ней спиной.

– Сихо! Подожди!

– Госпожа Хисано, – окликнул ее тэнгу.

– Стой! А ну стой, кому говорят! Сихо! – Голос бабушки изменился, однако внучка не собиралась оборачиваться.

– Сихо, я не то сказала. Прости, бабушка виновата. Вернись. Поедем домой. – В ее голосе зазвучали истеричные нотки.

– Потом еще раз придем, – успокаивал тэнгу.

– Вернись, Сихо! Вернись! – горестно вскричала она. Девушка же скрылась в пещере, так ни разу и не оглянувшись.

Когда она вышла из тоннеля, то увидела Масухо, которая растерянно смотрела на источник, видимо поджидая ее. Вдалеке о чем-то спорили Цубаки, явно шедший в ее сторону, и Надзукихико, рвущийся удержать его.

Никто и не заметил, что Сихо уходила к границе священной земли. Осознав свое везение, девушка улыбнулась.

– Цубаки! Извини, что задержалась.

При звуке ее голоса Надзукихико, вздрогнув, обернулся. Цубаки тоже выглядел удивленным.

– Сихо?

– Ты добавил мисо?

– Нет… то есть да.

Его глаза выглядели странно пустыми, и Сихо удивилась такому ответу.

– Так добавил или нет?

– Ну, я все оставил, поэтому не знаю, что там получилось.

– Ну вот! И с огня не снял? Ну-ка скорее!

Она побежала по коридору, и Цубаки пошел за ней.

– Я думал, ты уже не вернешься, – пробормотал он на бегу.

Сихо улыбнулась:

– Как же я могу не вернуться? Вот она я, Цубаки!

Тот сзади сказал:

– Угу.

И, кажется, улыбнулся.

«Хорошо, что я пришла назад», – думала Сихо, совершенно выбросив бабушку из головы.

* * *

– Госпожа Хисано, пожалуйста, не расстраивайтесь, – робко бубнил тэнгу. Та была не в силах ответить.

Вниз по горе он почти тащил ее на себе, и в хижине женщина бессильно упала на диван. Она знала, что нельзя сердиться, но кровь ударила ей в голову. Упрямством девочка пошла в нее. А ведь она лучше всех понимала, что, если приказывать, не слушая возражений, внучка ни за что не подчинится. Впрочем, в том, что так получилось, была виновата не только бабушка. Все-таки Сихо вела себя необычно. Если верить тэнгу, это все из-за того, что она в плену у горы.

– Простите, я недооценил силу обстоятельств, – с горечью проговорил Танимура, поглаживая подбородок. – Заторопился из-за нашего положения… Не думал, что Сихо настолько позабыла себя. Можно сказать, ей промыли мозги.

Хисано выглянула из окна: на улице уже стемнело. Неужели Сихо сейчас изображает семью с этими чудовищами?

«Ну, я вам покажу!»

Внучка – добрая, хорошая девочка. Жила бы обычной жизнью – нашла бы себе хорошего человека, вышла бы замуж, могла быть счастлива. Нельзя, чтобы кто-то воспользовался ее добротой и разрушил ее жизнь ради других.

Глава пятая

Имя бога

– Что значит «больше не буду пытаться спасти Сихо»?! – изумленно спросил тэнгу.

Надзукихико тут же возразил:

– Я этого не говорил. Я только сказал, что тем способом, какой мы пробовали вчера, вернуть ее невозможно.

Они были у Танимуры дома. Прошел почти целый день с тех пор, как Сихо встретилась с бабушкой на границе священной земли. Хисано, которую устроили в гостевой комнате, тоже погрустнела, услышав эти слова.

– Ничего подобного! Если постоянно навещать ее, Сихо наверняка придет в себя, – настаивала женщина.

Вид у нее был гораздо хуже, чем вчера. Она говорила умоляющим тоном, и Надзукихико, в глубине души жалея ее, все же покачал головой:

– Если ходить туда постоянно, то еще раньше, чем госпожа Сихо передумает, вас заметят обезьяны и Ямагами. Я вчера немного побеседовал с ней…

Тогда Надзукихико и понял, что Сихо не сдастся, что бы Хисано ей ни говорила.

* * *

– Ваша бабушка очень беспокоилась.

За ужином девушка даже не заикнулась о встрече с родственницей после долгого перерыва и весело болтала с Цубаки. Надзукихико подождал, пока она, как обычно, поест, все уберет и отойдет от Ямагами, а потом заговорил с ней. Сихо лишь на миг отвела глаза.

– Да… Я рада ее видеть, и мне жаль, что из-за меня она волнуется…

Девушка опустила голову и тут же снова выпрямилась.

– Просто сейчас я не могу оставить Цубаки. Пожалуйста, не рассказывай ему об этом, – быстро добавила она. – Если он узнает, что я хочу уехать домой, он перестанет меня слушать.

Она как раз собиралась вернуться в его комнату. Идти туда от кухни было довольно далеко, но девушка будто опасалась, что Ямагами подслушивает. Не то чтобы она боялась, однако вела себя не совсем обычно, и Надзукихико задумался.

– Это ведь я попросил вас отказаться от мысли о побеге. Я не собираюсь приказывать вам вернуться в человеческий мир.

В отличие от тэнгу, который знал о священной земле только по рассказам, Надзукихико с самого начала не надеялся, что Сихо легко согласится уйти в свой мир. К тому же Ямагами с ятагарасу стали ладить, и в глубине души он вздохнул с облегчением,