— Чарльз, — прошептала Люсия, — Чарльз, дорогой, ты всегда будешь любить меня так, как сейчас?

— Всегда, — решительно ответил он.

— И я тебе никогда не надоем?

— Господи, конечно нет! А я тебе?

— Нет, что ты!

Он улыбнулся и поцеловал ее в кончик носа.

— Ну тогда, моя птичка, наше будущее кажется мне вполне радужным.

Опьяненная этой близостью, зная, что отныне никто не сможет разлучить их, Люсия притянула его к себе.

Позже, когда Чарльз крепко спал, она вдруг проснулась, сразу вспомнила, что Джейн весь день лежала в постели с высокой температурой, и снова начала сходить с ума от беспокойства.

5

Субботним утром — к тому времени они прожили в Тенбридже уже две недели — Люсия поехала на машине в Тентерден на встречу с юным Джоном Дагдейлом, своим адвокатом. Встреча была назначена на одиннадцать часов. Накануне он позвонил Люсии и рассказал, как идут дела. Адвокат Гая, Джордж Батлер, уже передал дело в суд. Соответствующие документы на днях перешлют Чарльзу в его контору, а бумаги, касающиеся Люсии, привезет помощник Батлера, чтобы избавить ее от лишней поездки в Лондон.

Накануне ночью внезапно разразилась страшная гроза, и теперь живописная местность в районе Кента была припорошена зябкой взвесью моросящего дождя. Небо низко нависло над землей, мрачные тучи медленно ползли к западу, сливаясь в черную полосу, угрожавшую очередным разгулом стихии ближе к вечеру.

Люсия не отличалась крепким здоровьем и всегда чувствовала магнитные колебания в атмосфере. Она заранее реагировала на приближение грозы — становилась нервной и страдала от головной боли.

Сейчас голова у нее была полна самыми разными мыслями. Ей не удавалось насладиться безмятежным счастьем — только урывками и только когда Чарльз был рядом. А оставшись одна, Люсия немедленно предавалась мрачным размышлениям. Она завидовала Чарльзу и его жизненной философии — он обладал счастливым даром отгораживаться от любых неприятностей, забывать о них на время и наслаждаться сиюминутным счастьем. Он никогда не беспокоился из-за грядущих напастей, и даже мысль о предстоящем участии в бракоразводном процессе не омрачала его жизнь. Собственно, единственным обстоятельством, которое могло вывести Чарльза из недавно обретенного блаженства и гармонии с собой, были тревоги и слезы Люсии. Однако ради Чарльза и его спокойствия она старалась не подавать виду, как ей тяжело. Время от времени он спрашивал, нет ли новостей из дома, и она отвечала ничего не значащими отговорками.

Например, она не стала ему говорить, что ее снедает беспокойство — новости о состоянии здоровья Джейн, которые она узнала от Элизабет, были неутешительными. Температура спала, но воспаленное горло еще болело, и доктор Фрейзер порекомендовал показать девочку сэру Дональду Браунли, считавшемуся лучшим отоларингологом в Лондоне. И вот, после осмотра сэр Дональд настоятельно посоветовал удалить Джейн миндалины, причем без отлагательств. По словам Элизабет, Гая это мало заботило — он только поморщился при виде суммы, указанной в счете от врача. Он оставил детей полностью на попечение гувернантки. В понедельник она собиралась ехать с обеими девочками в Лондон класть Джейн в клинику сэра Дональда на десять дней. В это время Элизабет с Барбарой будут жить в квартире в Найтсбридже, чтобы следить за здоровьем Джейн и навещать ее каждый день. Сэр Дональд утверждал, что к середине сентября она будет здорова и сможет начать учебный год в школе-интернате.

По телефону голос Элизабет звучал сочувственно, но, как всегда, строго.

— Мадам, вам нельзя навещать ее в больнице. Гай будет против. И потом, она вас не ждет — в воскресенье Гай объявил девочкам, что вы не вернетесь домой.

На встревоженные вопросы Люсии о том, как дети восприняли эту новость, Элизабет отвечала уклончиво. Похоже, Барбара была обижена и явно смущена этой новостью — больше всего ее беспокоило, что неприятная история станет известна в школе и от этого пострадает ее репутация. Элизабет сказала, что постаралась объяснить ей все, как могла, — мол, мама была несчастна с папой, что ей лучше было уехать туда, где она будет счастлива, — но Барбару это не успокоило. Прежде всего она думала о том, чего лишится из-за того, что мамы больше не будет с ними. Гай не стал очернять Люсию в глазах детей, он вообще не упоминал о Чарльзе, но ясно дал понять своим отношением, что поведение матери непростительно и что они увидят ее еще очень не скоро.

Джейн, как и боялась Люсия, расстроилась больше всех. Она проплакала весь день, когда узнала, что мама уехала и больше не вернется. Девочка была еще слишком мала, чтобы понять, что такое развод и его последствия. Она понимала только, что потеряла свою любимую мамочку навсегда.

Впечатление, которое произвел на Люсию этот разговор с Элизабет, трудно передать. Он вызвал у нее целую бурю душераздирающих эмоций и поток слез. К счастью, впереди у нее был целый день, чтобы успеть прийти в себя до возвращения Чарльза, и к тому времени она была уже, как всегда, весела и безмятежна, по крайней мере внешне. Она всегда отличалась мужеством, но в тот момент ей понадобились почти героические усилия, чтобы болтать с Чарльзом как ни в чем не бывало, улыбаться и шутить.

Часами она надрывала себе сердце, представляя, как маленькая Джейн всхлипывает в своей постельке, как Барбара осуждает свою мать, не в силах простить ее поступка. Впрочем, Люсия уповала на короткую память юности, когда все раны быстро заживают. В одиннадцать лет можно утром плакать от горя, а к вечеру полностью забыть о своей обиде. Невероятно, чтобы Джейн долго горевала о ней, пусть даже поначалу она будет скучать. Только когда человек взрослеет и чувства его становятся глубже и серьезнее, нанесенные раны долго ноют и не заживают.

Люсия боялась, что сама уже никогда не сможет утолить боль от разлуки с детьми, с которыми всегда была рядом — со дня их рождения.

Сегодня утром она решилась написать Гаю. Сначала она собиралась общаться с ним только через его адвокатов, но мысль о Джейн и грядущей операции заставила ее прибегнуть к более решительным действиям.

Люсия отправила письмо Гаю прямо на работу. В нем она просила разрешения навестить Джейн в больнице, умоляла, чтобы в связи с особыми обстоятельствами — операцией дочери — он проявил великодушие и пошел на уступку. «Возможно, — писала она, — это поможет Джейн быстрее поправиться».

Теперь она ждала его ответа. Ей оставалось мучиться еще два дня — операция дочери была назначена на утро понедельника.

На деловой встрече в отеле Тентердена Люсии было уготовано новое испытание. Вместе с Джоном Дагдейлом ее там встретил низенький человечек в поношенной одежде и шляпе-котелке. Джон представил его как мистера Смита. Мистер Смит протянул ей руку, довольно замызганную, и заверил, что чрезвычайно счастлив с ней познакомиться. Потом он попросил Джона Дагдейла засвидетельствовать, что она действительно является миссис Гай Нортон, и, когда это было сделано, с медоточивой улыбкой вручил ей лист бумаги, густо покрытый напечатанным текстом, попросив прочесть и подписать в его присутствии.