От испуга и потрясения Моизэта впала в беспамятство. Сэверак этого даже не заметил. Весь поглощенный своим преступным замыслом, он взвалил ее бесчувственное тело себе на плечи, вышел в корридор и запер за собой дверь, выходящую на лестницу. Минуту спустя, он уже был в своей собственной комнате и положил Моизэту на свою постель.

— Наконец, она — моя, — проговорил он. — И навсегда! Но не опоздать бы! Могли услышать!

Он достал часы.

— Четыре часа. У меня еще есть время!

И оставив бесчувственную Моизэту одну, он устремился на лестницу, спустился на четыре ступеньки и углубился в тьму какой-то галлерей, где не светилось ни одной электрической лампы…

Тем временем другая, еще более необыкновенная и еще более важная по последствиям сцена произошла в лаборатории.

Покинув Моизэту, ее необыкновенный возлюбленный бросился в море и направился к подводному гроту, предшествующему наполненному водой помещению, где обычно жил Иктанэр.

Едва пройдя решетку, он встретился с монахом, который его ждал.

— Вот и вы, сын мой! Как вы нас встревожили!

— Отец мой, — серьезно ответил Иктанэр, — пожалуйте за мною.

И ни слова не говоря больше, молодой человек быстро направился к отверстию, через которое грот сообщался с колодцем, ведущим в лабораторию.

Разумеется, Иктанэр не знал расположения подземелий Затерянного острова. Но он много раз наблюдал жесты и движения Оксуса и Фульбера в то время, когда они появлялись из подземного грота. С другой стороны, он знал лабораторию, так как часто видел ее сквозь стекла аквария. Благодаря, наконец, указаниям, которые дала ему с своей стороны Моизэта, он постепенно дошел до вывода, что Оксус и Фульбер, чтобы выйти из грота, должны были подняться по колодцу или по лестнице, до уровня лаборатории.

К великому изумлению Фульбера, который не мог поверить собственным глазам, Иктанэр прямо подошел к отверстию, нажал плохо замаскированную в расщелине скалы, костяную кнопку, и дверь раскрылась.

Ошеломленный, но храня все свое хладнокровие, монах бросился вслед за Иктанэром. Колодец был освещен. Нижняя дверь его закрывалась автоматически, и также автоматически открылся верхний трап. В двадцать секунд Иктанэр поднялся наверх. Не так скоро, как он, — так как для подъема приходилось держаться за железные, расположенные лестницей, скобы, за ним следовал Фульбер. Когда, наконец, с сердцем, бьющимся от величайшего волнения, какое только он испытывал в своей жизни, монах вступил на пол лаборатории, он прежде всего увидел Иктанэра, молча и сурово взирающего на Оксуса, который, бледнее смерти, что-то невнятно бормотал и в оцепенении стоял пред ним, опершись спиной на стену.

— Оксус! — ужасным голосом воскликнул Фульбер. — Оксус, скорее раздень меня! Раздень меня!

Это приказание привело ученого в чувство. Со всей ловкостью своих рук, привыкших упражняться с тонкими вещами и опасными материалами. Оксус живо освободил монаха от тяготившего его скафандра.

С почти презрительной улыбкой, блуждавшей на его крепко сжатых губах, Иктанэр молча смотрел на этих двух людей, которых до сих пор он чтил, как божества.

— Что это значит? — пробормотал Оксус, как только, освободив свою голову и тело от подводного одеяния, монах преобразился в то, чем он был в действительности.

— Говори по-каталонски, — крикнул Фульбер и сам употребил это наречие, которого не знал их ученик. — Что-то случилось необычайное, что нам нужно раскрыть немедленно. Готова ли электрическая батарея?

— Зачем?

— Ты еще не понимаешь? — завопил монах, бросая на невозмутимого Иктанэра самый страшный взгляд.

— Убить его? — проговорил Оксус.

— Да, если будет нужно!

— Его, — наше создание! Нашу мощь! Нашу надежду!

— Он нас погубит! Слушай, Оксус: разве он был бы здесь, и видел бы нас, как видит теперь, если бы не случилось чего-то важного, что обнаружило ему, что мы были в отношении его обманщиками? Посмотри на него! Суди по его манере! А скоро он нас и смертельно возненавидит!

— Да! Да! Нас предали!

— Надо узнать, что такое произошло, что он узнал и чего он хочет? А затем… Если он не подчинится нашей воле, то его надо убить и создать нового Иктанэра. Ты обут в изоляционную обувь? Да, я тоже! Он наоборот! У него под ногами есть лишь кожаные ремни, придерживающие нижний край его одежды. Куда бы он ни двинулся со своего места, его тело везде будет касаться медных полос в цементе пола. Поди к электрической батарее и, по моему приказанию, ты пустишь всю силу тока. Он его поразит, как молнией. Ступай, ничего не говори! И если будет нужно, то повинуйся, Оксус, слышишь — повинуйся! Вопрос идет о нашей собственной жизни.

— Иду, Фульбер, и буду слушаться! — мрачно проговорил Оксус.

Все время этого страстного разговора, который происходил в полголоса между двумя людьми в двух шагах от оставшегося открытым колодца, Иктанэр оставался неподвижно, с глазами, прикованными на обоих сатанинских сообщниках, и с неизменной презрительной улыбкой в углах рта.

Когда Оксус отошел от Фульбера и направился к машине, сверкавшей в конце лаборатории своими медными частями, молодой человек следил за ним глазами. Потом, когда ученый неподвижно остановился возле машины с рукой на рукоятке регулятора, Иктанэр спокойно перевел свой взгляд на монаха.

Он не подозревал, этот ребенок, едва ставший мужчиной, не знал, что по одному знаку монаха, эта рукоять может опуститься, и тогда внезапно сорвется страшный электрический ток и разольется по медным, скрещивающимся на цементированном полу полосам; и он сам, Иктанэр, влюбленный, полный жизни и сил, воодушевленный благороднейшими стремлениями и планами, будет поражен им и моментально, в четверть секунды, сожжен в уголь.

Не зная, таким образом, что на каждом шагу он рискует смертью, Иктанэр направился к монаху. Почти подойдя к нему вплотную, он остановился, осмотрел его с головы до ног и своими благородными глазами заглянул прямо в лицо тому, кого до сих пор чтил, как отца и учителя. Затем он снова медленно отошел и замер в неподвижной и невозмутимой позе. Только на его губах больше уже не было прежней презрительной улыбки.

Оба противника рассчитывали свои силы для предстоявшей сказочной дуэли.

При отсутствии изворотливости, характеризующей его пылкий и молодой ум, Иктанэр первым нанес удар.

— Фульбер, — произнес он серьезным, и несколько печальным голосом, — вы мне более — не отец. И Оксус мне более не наставник. Вы оба — такие же люди, как те, которых вы заставляли меня убивать.

Он замолк. Монах еще не отвечал. После минуты молчания и с большим оживлением, Иктанэр заговорил снова.

— И я сам — совсем не то, что вы мне внушали. Я такой же человек, как вы! Но только мне какая-то сила, которой я еще не разгадал — природа или вы сами, дала мне такие органы, что я могу и должен жить в воде.