и пригорюнившиеся деревеньки – мужики ушли на фронт и орудуют там штыком-молодцом, а не привычным плугом-хлебодаром. И мучил в глубине сознания страшный вопрос: «Зачем все это массовое смертоубийство? Ради чего? Ради кого?» На страшный вопрос – страшный ответ, выносить который на свет командир Дикой дивизии даже и не думал.

Михаил, сидя у окна, размышлял над непостижимостью судьбы, Джонни молча раскладывал пасьянс, а ногаец Магомед, из-за плеча великого князя глядя на русскую природу, удовлетворенно цокал языком: ему хотелось поскорее оказаться на фронте, среди всадников и лошадей.

В штабе дивизии Юзефович передал своему командиру две высочайших директивы: согласно первой, великий князь Михаил Александрович царским указом был назначен, с повышением в звании до генерал-лейтенанта, командующим 2-м кавалерийским корпусом императорской армии, вторая содержала приказ явиться в Ставку Верховного главнокомандования в Могилев.

Ясно было, что Михаила вызывает в Ставку брат. Зачем? Соскучился и хочет помириться? Что-то не верится… Или мама настояла, наконец, на том, чтобы Мишу отозвали с передовой, где он днем и ночью рискует головой, в тыл – кавалерийскому корпусу можно отдавать приказы и из Могилева. Но и это предположение выглядело неубедительно: Аликс употребила бы все свои усилия, чтобы не допустить сближения между братьями, а в результате – полного признания брака Михаила с «этой авантюристкой».

– Мы с вами сработались, Яков Давидович, здесь, на фронте, – сказал Михаил, прочитав приказы. – Если вы не возражаете, я добьюсь вашего перевода вместе со мной – начальником штаба корпуса, с повышением в звании до генерал-майора.

– Сочту за высокую честь, – сказал Юзефович. – Спасибо на добром слове.

Так оно и получилось.

* * *

Дальнейшая судьба Якова Юзефовича сложилась трагично. По завершении службы начальником штаба 2-го кавалерийского корпуса генерал-майор Юзефович вместе со всей страной погрузился – с февраля 17-го года – в мутные волны Русской смуты. После Февральской революции он получил повышение в звании до генерал-квартирмейстера, а уже через месяц – до первого генерал-квартирмейстера при Верховном главнокомандующем. В середине июня Юзефович принимает командование 12-й кавалерийской дивизией, а немногим позже, в звании генерал-лейтенанта, назначается командиром 26-го армейского корпуса. Одно повышение следует за другим: в сентябре, за считаные дни до большевистского переворота, он возглавляет командование 12-й армией.

Не приняв новую красную власть «рабочих и крестьян», генерал Юзефович присоединяется к белой армии и участвует в Гражданской войне. Профессионал высокого класса, отмеченный за храбрость множеством орденов и награжденный золотым георгиевским оружием, Юзефович вступает в должность начальника штаба Кавказской армии под командованием генерала Петра Врангеля. Оттуда переходит в 5-й кавалерийский корпус и командует им вплоть до осени 19-го года, когда, по ранению, его переводят в резерв высших чинов при Военном управлении Вооруженных сил Юга России. В разгар Гражданской войны был назначен генерал-инспектором кавалерии Русской армии. В сентябре 1920-го его направили в Париж; оттуда ему предстояло поехать в Варшаву, чтобы принять командование формировавшейся там 3-й Русской армией. Начавшиеся переговоры Польши с Советской Россией похоронили этот план.

После поражения Белого движения в Гражданской войне Яков Юзефович вместе с тысячами своих собратьев по оружию оказывается на чужбине. Боевому генералу не дано было прожить долго: в 1929-м, на пятьдесят седьмом году жизни, он умер в эмиграции в восточно-польском захолустье, откуда и произошли когда-то литовские татары Юзефовичи.

12

Ставка. Могилев

Приняв на себя Верховное главнокомандование армией, император Николай Второй первым делом перенес Ставку из Барановичей в Могилев. Ставка размещалась теперь не как прежде – в поезде, под прикрытием белорусских лесов, а в просторном доме могилевского губернатора. Смещенный Главковерх, великий князь Николай Николаевич, чтоб не мозолил глаза своим двухметровым ростом и советами не досаждал, был отправлен наместником на Кавказ, командовать там Персидским фронтом. То была, конечно, ссылка, и далеко не почетная; таким решением царя многие в армии, да и в обозленной военными неудачами Думе остались недовольны и свое недовольство выражали вслух. Но за действиями Николая стояла напористая Аликс, а за Аликс – «святой старец» Григорий Распутин, и государь был неотступен в своем упорстве. А Николай Николаевич свое смещенье воспринял с заметным облегчением: свобода действий заслуженного полководца была ограничена на фронтах сопротивлением военного министра и досадными придирками, а это никак не шло на пользу дела.

Переехав из Царского Села в Могилев, император устранился от управления своей империей, одним махом избавившись таким решительным образом и от обнаглевшей в конец Думы, и от надоевших до сердечных колик недальновидных, один другого глупее министров кабинета. Хватит! С отъездом Николая в Ставку бразды правления перешли в крепкие ручки верной Аликс, справедливо советующей Думу немедленно распустить, а министров, за исключением разве что премьера – старины Горемыкина, уволить и назначить на их места новых, верно понимающих сущность монархической божественной власти и не перечащих царю.

Императрица Александра Федоровна, оставленная мужем полновластной хозяйкой в столице, удачно лавировала меж острых скал государственного управления и успешно разбиралась с коварными министрами и политическими лидерами. «Эта немка», как многие называли ее за глаза, в опасном упоении рулила гигантской империей, чутко прислушиваясь к советам Распутина, положение и роль которого, впрочем, были многократно раздуты молвой. Едва ли Аликс всерьез реагировала на обидные поношения в свой адрес, объясняя их черной неблагодарностью подданных короны.

А Николаю вдали от петроградских треволнений нравилось командовать военными действиями из Могилева. Сверяясь с картами, он распределял между армиями на фронтах цели и задачи, а затем передавал поводья управления боевыми операциями начальнику своего штаба генералу Алексееву – опытному стратегу, приводившему царские указания в соответствие с оперативной обстановкой и реальной действительностью. Николай не мог нарадоваться деловитости и исполнительности Алексеева и не уставал расхваливать генерала в своих подробных ежедневных письмах Аликс. Императрица не оставалась в долгу: ее длинные, на десять-пятнадцать страниц, послания супруг с любовью читал и перечитывал, черпая из них свежие столичные новости и согреваясь теплой заботой жены, продолжавшей подавать советы и на расстоянии.

Все в захолустном Могилеве пришлось по душе и по нраву Николаю – и комфортабельный губернаторский дом, и генерал Алексеев, и красивые пригородные пейзажи. Прибывший в Ставку Михаил застал брата в добром здравии и приятном расположении духа. Война внесла поправки в ход жизни сильных мира сего, не говоря уже о миллионах рядовых народных душ, гниющих в окопах и гибнущих под огнем на полях сражений. В Могилеве дружеские отношения между братьями восстановились словно бы сами собой, как будто черная кошка в облике Натальи Вульферт между ними и не пробегала. «Погода по-прежнему чудесная, – сообщал государь в Петроград, своей Аликс. – Я каждый день выезжаю на моторе с Мишей, и большую часть моего досуга мы проводим вместе, как в былые годы. Он так спокоен и мил – шлет тебе самый теплый привет…» Что ж, блажен кто верует: Николай, возможно, действительно верил в