героизма на войне. Стараясь освободиться от тягостной картины, молодой принц вспомнил дворцовый слух, повторяемый шепотом, по секрету: в ответ на германскую отраву какой-то изобретатель, русский эмигрант, уже изготовил тайное сверхоружие пострашней газа, и мы его вот-вот применим в боевых условиях… Дэвид широко шагал, а за ним еле поспевали врачи и медсестры госпиталя. Главный хирург, с обветренным морщинистым лицом и боевым орденом на груди, почти поравнялся с принцем и обратился к нему из-за плеча, выговаривая слова с типичным акцентом жителей лондонского Ист-Энда:

– Разрешите, ваше высочество, представить вам самых заботливых и опытных наших медсестер – настоящих героинь! Для них этот день останется в памяти на всю жизнь.

Дэвид остановился, обернулся.

– У нас тут большая часть персонала – волонтеры, – продолжал хирург. – Англичане, французы… Джин Гопкинс, а это Мэри Дуглас. А вот мисс Сандра Коссиковская, она русская, мы зовем ее, по ее желанию, Дина. Замечательная сестра, мастер своего дела!

– Вы русская? – с интересом спросил Дэвид стоявшую перед ним женщину среднего роста, с прозрачными синими глазами на усталом лице под белой медицинской шапочкой. – Из России? – Он невольно отметил случайное совпадение: только что вспомнил о таинственном русском изобретателе сверхоружия, и вот теперь эта русская.

– Да, из России, – подтвердила медсестра.

– Я обязательно туда поеду после войны, – сказал Дэвид. – Ваш великий князь Михаил пригласил меня в Россию на медвежью охоту.

– Мой великий князь Михаил? – вполголоса повторила Дина. – Значит, вы с ним знакомы, ваше высочество?

– Да, разумеется, – сказал Дэвид. – Вы тоже?

– Да, – чуть заметно кивнула головой Дина Коссиковская. – Я тоже.

* * *

После революции Александра оказалась в рядах Белого движения, пытаясь сохранить тот мир, который был ей дорог до хаоса революции. Вместе с армией Антона Деникина она эмигрировала, где и узнала о том, что великий князь Михаил Александрович расстрелян большевиками. Жизнь в эмиграции складывалась трудно, в Германии тоже произошла революция, и вся Европа с трудом отходила после Первой мировой войны. Александра Коссиковская не смогла справиться со всеми потрясениями, одиночеством, отсутствием материальных средств для жизни. Она скончалась в 1923 году в Берлине, попросив своих близких уничтожить все письма и дневники, в которых описывается история ее любви к великому князю. Себя она до последних дней называла его экс-невестой, считая, что только трагическая случайность помешала их свадьбе.

* * *

Долечиваться и набираться сил лучше всего в Брасове, в тишине и покое; туда, в имение, Михаил и отправился из Могилева. Предупрежденная о возвращении так и не оправившегося после болезни мужа, Наталья с детьми привычно ждала Мишу в Локте, в деревянном дворце; там все было готово к приезду великого князя.

Сердечно простившись с братом в Ставке, в губернаторском доме, Михаил пустился в дорогу. В салон-вагоне его сопровождали врач, секретарь Джонсон и неизменный Магомед. В Петербурге не задержались – останавливаться в столице у Михаила не было ни нужды, ни желания.

Магомед, сидя у окна и глядя на мелькающую полосу леса, сонно клевал своим горбатым носом – ногаец скучал по настоящему мужскому занятию: молниеносных атаках и неостановимому движению конной лавы, от которого земля гудит. В роли ординарца великого русского князя Магомеду пришлось унять свой боевой настрой, но он твердо верил, что звездный час «упоения в бою» обязательно наступит.

Михаил любил свой провинциальный Локоть с его размеренной жизнью и умиротворенным лесостепным пейзажем – и старинный городок отвечал ему взаимностью. В князе локотчане видели заботливого хозяина, облеченного властью и обладающего большими возможностями. И то правда: царь-государь далеко и высоко, а его родной брат – вот он, в своем дворце, или идет по улице, и любой встречный может к нему подойти и поздороваться с почтением. И никогда Михаил Александрович не давал горожанам повода для разочарования: его усилиями и на его деньги в Локте был устроен водопровод, возведены четыре трехэтажных дома, разбит общественный парк с фонтанами и пущен чугунолитейный завод на две вагранки. И это еще не всё: под рукой великого князя городок креп и верил в будущее свое благополучие.

К приезду Михаила приурочили открытие музыкальной школы. В заведение, прежде здесь невиданное, могли поступить одаренные дети и учиться играть на фортепьяно, скрипке и щипковых инструментах – балалайке, гитаре – совершенно бесплатно. На будущий год планировалось организовать класс вокала. Жалованье педагогам, привезенным из Москвы, платил великий князь. Музыкальная школа в Локте! Горожанам было чем гордиться.

Открывать школу, вопреки отговорам врача, поехали наутро по приезде: недомогающий Михаил, Наталья, Джонсон и неотлучный Магомед. Новый двухэтажный дом благоухал свежей краской. У дверей, украшенных цветами и лентами, гостей встречал городской голова Игнат Трофимов. Горожане избрали его на должность недавно, он впервые проводил такую торжественную церемонию с участием великого князя и немного волновался. Сказав незамысловатые слова благодарности, Игнат отошел в сторонку и стушевался, а московский учитель сел за подаренный великим князем рояль и принялся играть Чайковского. Потом учителя сменил Джонни, а Михаил взял гитару и стал ему подыгрывать. Городской голова, московские учителя и поступающие в школу одаренные дети слушали с большим изумлением – никто не ожидал на открытии школы музыкального выступления великого князя. Все были охвачены приятным волнением и отдавали должное торжественности момента – все, кроме Магомеда: ногаец нежную музыку не любил, предпочитая ей резковатое звучание зурны и боевые песни своей родины, а свободное время с большим, чем в музыкальной школе, удовольствием провел бы в кругу конюхов на конюшне.

Вернувшись во дворец, Михаил, по настоянию врача, лег в постель и почти тотчас уснул: дорога от Могилева до Локтя вымотала его, а утренний школьный праздник добавил усталости. Странный сон привиделся выздоравливающему: милые музыкальные дети, кру́гом обступив князя, пели ангельскими голосами, уговаривая его владеть всем локотским краем и править по-царски. И городской голова Игнат согласно кивал и протягивал Михаилу отороченную собольим мехом шапку Мономаха. А Михаил, вместо того чтобы отвергнуть чистосердечный призыв локотчан – ведь на всю Россию, включая Локоть и Брасово, лишь один царь-государь Николай Второй, – обращался за советом к покойному брату Георгию, в заоблачные высоты, и тот указывал: «Иди и володей, раз зовут от чистого сердца! Ты же сам видел в Ставке, что наш старший брат Ники не властен ни на войне, ни в мире, не может управлять ни двором, ни народом и ведет империю к пропасти». Высказав опасную крамолу, Георгий, владевший Локтем до самой своей смерти в Абастумани, исчез в небесных облаках, а Михаил, оборотясь, увидел Магомеда, сидевшего на камушке, на краю обрыва; ногаец дул в зурну и, отводя иногда инструмент от губ, рычал свою песню «В пропасть упасть – пропасть». Михаил подошел поближе и заглянул в обрыв. По извилистому дну ущелья змеилась река, там слышалась стрельба и грохот орудийной канонады сливался с ревом бившейся о скалы