Я старалась и стала такой, какой он хотел видеть меня!

Она сбросила с себя подушки и выпрямилась, взмахнув руками, чтобы показать изящное кружево ночной рубашки и тщательно уложенные локоны. Она давно уже обучилась искусству спать неподвижно, так чтобы встать идеально ухоженной и готовой встретить ночь во всеоружии.

– Старалась и стала, за исключением совершеннолетия, – мягко ответила Мэри. – Дверь все еще может открыться. Мир, в котором ты родилась, все еще может позвать тебя обратно.

– Это все сказки, чтобы пугать детей, – фыркнула Джилл. – Двери приходят, только если в них есть нужда.

– Ты знала, что такое вампир, когда оказалась здесь, – сказала Мэри. – Тебя это не удивило? Наши правила существуют потому, что в прошлом было сделано много ошибок. Все пошло не так.

Новоиспеченные вампиры, порождения гнева и голода, проходили через волшебные двери обратно в те миры, откуда пришли, в беззащитные перед ними миры… Мэри подавила желание вздрогнуть. Пустоши знали, как уживаться с вампирами. Пустоши были приспособлены к выживанию со всеми своими чудовищами.

– Если бы вы отправились в горы к повелителю оборотней, он сказал бы вам то же самое, – сказала она. – Или вниз к морю. Утонувшие Боги не изменяют никого из тех, кто еще может вернуться обратно. Мы должны быть осторожны, чтобы не привлечь внимание той силы, что создает двери. Если они закроются, Пустоши будут обречены.

– Луна делает двери, – язвительно сказала Джилл. – Все это знают.

– Это только одна из теорий.

– Остальные теории неправильные. – Джилл посмотрела на нее. – На двери, через которую мы вошли, было написано «Будь уверен», и я уверена. Я уверена, что хочу быть вампиром. Я хочу быть сильной, прекрасной и вечной. И я хочу знать, что никто и никогда, никогда не сможет отобрать у меня все это. Почему я не могу стать вампиром?

– Вы станете, – сказала Мэри. – Станете, когда зазвонят колокола Затонувшего Аббатства. Господин отведет вас в самую высокую башню и сделает вас безжалостной, быстрой, и, самое главное, он сделает вас своей. Но вы должны дождаться, когда зазвонят колокола, мисс, вы должны. Я знаю, это трудно. Я знаю, вам не хочется ждать. Но…

– Откуда тебе знать, Мэри? – фыркнула Джилл. – Ты была найденышем. Это все могло быть твоим. Ты отказалась. Почему?

– Потому что я не хотела быть безжалостной, мисс.

Поначалу все это было похоже на игру, она и вампир в высоком замке, он предлагал ей все, что она пожелает, а она смеялась и отказывалась от всего, кроме того, что ей действительно было нужно. Это походило на игру. А потом он попросил стать его дитем, а он бы стал ее отцом, чтобы они правили бок о бок, в ярости и в крови, во веки веков. А когда она отказала, он разозлился. Ее друзья из деревни продолжали исчезать, и поначалу это тоже казалось игрой, большим заговором против нее, игрой в прятки… вплоть до того дня, когда он притащил к ней маленького Белу и сказал: «Вот что случается с теми, кто возражает мне», – и перегрыз мальчику горло своими зубами. Иногда Мэри казалось, что она до сих пор ощущает брызги крови на своем лице.

Но Джилл не довелось узнать его с этой стороны. Джилл с самого начала была его драгоценной маленькой принцессой. Джилл витала в облаках и мечтала о вампиризме, будто об удивительной игре, и Мэри никак не могла убедить ее, что это не игра.

Лицо Джилл ожесточилось.

– Я могу быть безжалостной, – сказала она. – Я докажу ему, что могу быть безжалостной, и тогда он увидит, что можно не ждать. Я могу стать его дочерью прямо сегодня.

– Да, мисс, – сказала Мэри. – Вы будете завтракать?

– Не будь дурой, – ответила Джилл, что означало «да». По меньшей мере в этом отношении девочка уже была вампиром: она всегда была голодна.

– Спасибо, мисс, – сказала Мэри и поспешила покинуть комнату как можно быстрее и почтительнее.

Джилл смотрела ей вслед, лицо оставалось жестким. Убедившись, что женщина не вернется, она развернулась и пошла к своей гардеробной, за дверью которой скрывалась целая радуга платьев пастельных оттенков. Она выбрала самое бледное кремовое шелковое платье – оно подчеркивало золото ее волос и кожу цвета слоновой кости. Оно было больше всего похоже на белое свадебное платье. Ей хотелось показать ему, что больше не нужно ждать. Ей хотелось показать ему, что она уже понимала, что такое безжалостность.

* * *

Сегодня была годовщина с того дня, как они оказались в этом мире. После захода солнца Господин, несомненно, устроит в ее честь пышное и грандиозное торжество. Возможно, он даже пригласит других вампиров, чтобы они поумилялись над его протеже – как далеко она продвинулась, как она прекрасна. Да, это будет замечательный праздник, и единственное, что может быть лучше, это если он завершится ее славной кончиной и еще более славным воскрешением.

Ждать бессмысленно. Даже если дверь откроется, она не войдет в нее. Она никогда – вот так – не оставит своего любимого Господина. Все, что ей необходимо, – доказать, что она настроена серьезно, что она достаточно безжалостна, чтобы быть его ребенком, и тогда все будет идеально.

Если в ее честь будет устроено торжество, что-то славное и достойное ребенка вампира, то этот кошмарный доктор Блик устроит что-то и для Джек. Наверняка.

Всем понятно, что быть ученицей сумасшедшего ученого не так хорошо, как быть дочерью Господина, а это значит, доктор Блик никак не может упустить такой возможности, чтобы покрепче привязать Джек к себе. Там точно будет праздник. А если будет праздник, там точно будет Алексис.

Неестественная привязанность Джек к дочке трактирщика не увяла со временем, а, если угодно, еще больше выросла. Джилл много раз видела их вместе. Джек смеялась, когда она была с Алексис. Смеялась, будто она не позорила их обеих, шатаясь по Пустошам в уродливых жилетах и шарфах, подавая себя так, будто леди есть место в лаборатории противного сумасшедшего старикашки. Это было неправильно. Это было неподобающе.

Джилл могла все исправить. Она могла наставить сестру на путь истинный и показать Господину, что она уже достаточно безжалостна, чтобы стать его истинным ребенком, а не на словах. Один-единственный поступок мог бы изменить все к лучшему.

Она поморщилась от отвращения, достав из гардеробной плотный коричневый плащ, затем сняла его с вешалки и надела поверх своего прекрасного платья. Она ненавидела скучные, обычные цвета, но это было необходимо. Она знала, как сильно она выделяется, если не принять специальных мер, чтобы замаскироваться.

Мэри все еще была внизу, готовила завтрак. Джилл