болиголова были словно белые облака. Наперстянка охватывала весь спектр заката.

Пустоши были по-своему прекрасны, и если их красота была неброской, требующей времени и внимательного восприятия, в этом не было ничего плохого.

Лучшая красота – та, которую нужно сперва отыскать.

Но на пустошах не росло ничего красного. Ни земляники, ни ядовитых мухоморов. Их можно было найти лишь на лесных опушках, во владениях вервольфов или в чьем-нибудь саду, как у доктора Блика. Пустоши были чем-то вроде нейтральной территории, разделяющей стольких чудовищ, что они не выносили крови. Красный цвет был аномалией. Красный цвет не мог взяться сам по себе. Джек пошла быстрее.

Чем ближе она подходила, тем отчетливее становился красный цвет. Он словно вырвался наружу из какого-то источника, опустошенного с животным наслаждением кем-то, кто держал нож. В центре этого источника лежало тело: плавные изгибы, пышная грудь, широкие бедра… Тело… Тело… Джек, помертвев, остановилась, глаза отказывались смотреть на тело, они сфокусировались на корзине, упавшей на самом краю кровавой сцены. Она опрокинулась набок. Часть хлеба была забрызгана кровью, а яблоки и так были красные, так что никто не смог бы определить, чистые ли они. Никто во всем мире.

Медленно Джек опустилась на колени в папоротник, на этот раз совершенно не заботясь о том, что на брюках могут остаться пятна грязи или травы. Она уставилась на корзину стеклянным взглядом: только бы не видеть того, что дальше; только бы не видеть того, что она отказывалась видеть.

Красный. Так много красного.

Когда она завыла, это был бессмысленный вопль того, кто достиг предела, и перешагнул за него, и укрылся в комфортных чертогах собственного разума. Люди в деревне, дрожа, попрятались по домам вместе с детьми, заперев окна. Господин в замке беспокойно заворочался, не осознавая причины, встревожившей его сон. Доктор Блик на мельнице встал – на его лице проступила скорбь – и взял свою сумку. Что случилось, то случилось. Уже ничего не изменить и не предотвратить. Все, что ему оставалось, – надеяться, что они выживут.

* * *

Джек все еще стояла на коленях в папоротнике, когда доктор Блик подошел к ней, сминая сапогами ломкие сухие стебли. Он не пытался приглушить звук своих шагов, напротив, он хотел, чтобы Джек услышала, что он рядом.

Она не пошевелилась. Ее взгляд был прикован к яблокам. Таким красным… Таким красным…

– Когда кровь высохнет, она потемнеет, – глухо сказала она. – Это позволит определить, какие из них грязные. Это позволит определить, какие еще можно спасти.

– Мне жаль, Джек, – мягко сказал доктор Блик. Он не разделял брезгливости Джек – вполне понятной, учитывая ее молодость и то, как она относилась к Алексис.

Он прошелся цепким взглядом вдоль тела мертвой девушки, отмечая глубокие порезы, потерю крови, места, где плоть выглядела так, будто ее просто грубо срезали.

Второе воскрешение всегда давалось труднее, даже если тело было в прекрасном состоянии. Алексис… На ее теле было столько повреждений, что он не был уверен, что ему удастся ее воскресить, а если и получится, он не был уверен, что она останется собой. Иногда, после второй смерти, наука возвращала человека неправильным – он превращался в неуправляемое чудовище.

– Я сделаю это, если ты меня попросишь, – отрывисто сказал он. – Ты знаешь, я смогу. Но, если что-то пойдет не так, ты должна будешь помочь мне.

Джек подняла голову, с трудом перевела взгляд на своего наставника.

– Мне все равно, если что-то пойдет не по плану, – сказала она. – Просто… Нельзя, чтобы все закончилось вот так.

– Тогда иди по следам крови, Джек. Если тварь забрала ее сердце, мне оно нужно в целости и сохранности. Чем больше оригинальной плоти у нас будет для работы, тем выше шанс, что мы вернем Алексис неповрежденной.

Это была правда, но одновременно и отвлекающий маневр. Доктор Блик достаточно разбирался в телах, чтобы знать, что, когда он перевернет Алексис, станет видно еще больше ран. С мертвыми всегда так. Если бы он смог избавить Джек от этого зрелища…

Он никогда не ставил цели щадить чувства Джек. Если девочка собиралась выжить в Пустошах, она должна была понимать мир, в котором оказалась. Но готовить ученика к будущему и быть жестоким – это не одно и то же. Он был рад заниматься первым. И всегда избегал второго. Если только это было возможно.

– Да, сэр, – сказала Джек, пошатываясь, встала и принялась высматривать брызги и капли крови на открытых местах.

За многие годы она настолько привыкла выискивать малейшие намеки на грязь, что ей не составило абсолютно никакого труда идти по кровавому следу. Она настолько сосредоточилась на том, что было у нее под ногами, что уже не слышала, как ворчал доктор Блик, поднимая тело Алексис – он взвалил его на плечи, развернулся и зашагал обратно к далекому силуэту ветряной мельницы.

Джек шла все дальше и дальше по следу, пока не добралась до стены, окружающей деревню. Ворота были открыты. Ворота часто были открыты в разгар дня. Но доносившиеся изнутри сердитые возгласы были довольно необычны. Будто бы люди кричали.

Она прошла через ворота. Шум стал различим, крики обрели смысл:

– Тварь!

– Чудовище! Чудовище!

– Убить ведьму!

Джек застыла на месте, пытаясь осознать сцену, развернувшуюся перед ее глазами. Было похоже, что полдеревни собралось на площади, в гневе потрясая кулаками. Некоторые пришли с ножами и вилами; один предприимчивый человек даже успел раздобыть факел. Она бы восхитилась их боевым духом, если бы не фигура в центре толпы: растерянная Джилл, пропитанное кровью кружевное платье облепило тело, будто она только что искупалась. Руки были красные по локоть; они были вымазаны в крови так густо, что казалось, будто на ней перчатки.

Миссис Колун пробилась сквозь толпу и с криком «Демон!» швырнула в Джилл яйцо. Оно разбилось о ее платье и растеклось, добавив желтый потек к красному.

Глаза Джилл распахнулись.

– Вы не можете так поступать, – сказала она удивительно детским голосом. – Я дочь Господина. Вы не можете так поступать со мной. Это непозволительно.

– Ты еще не дочь Господина, глупая девчонка, – зло произнес новый голос – знакомый голос. Джек и Джилл синхронно развернулись и увидели Мэри, стоящую у края толпы, отрезая путь Джилл к замку. – Я говорила тебе быть терпеливой. Я говорила тебе, что твое время придет. Тебе просто хотелось поторопить события, да? Я сказала ему, что, так опекая тебя, он оказал тебе медвежью услугу.

– Ты говорила, что мне нужно стать безжалостной! – запротестовала Джилл, сжав окровавленные руки в кулаки. – Ты говорила, что ему нужно, чтобы я