Несмотря на занятость, Николас старался не спускать глаз с Ричарда Ханидью. Происшествие на конюшне расстроило его, он был уверен, что это дело рук других учеников. Троица впала в немилость, и больше покушений на Ричарда пока не было.

— А теперь отрепетируем сцену битвы! — приказал Фаэторн.

— По местам! — крикнул Николас.

— Ну, из пушек палить не станем, — решил актер. — А парус нужен непременно.

Труппа Банбери просто использовала толстый шест, а «Уэстфилдские комедианты» сконструировали мачту с настоящим парусом, который опускался и поднимался. Конструкция крепилась к круглой деревянной подпорке. Неожиданно налетел ветер, и парус накренился.

— Держи мачту, Бен!

— Ага!

— Подстрахуй сзади, Грегори!

— Да, мистер Брейсвелл!

Постановка Эдмунда Худа была на голову выше, чем «Семь футов под килем». Последняя заканчивалась изображением морского боя, а «Глориана» — сценой, разворачивающейся на главной палубе корабля, где собирались все действующие лица. Сама королева Альбиона всходила на борт и в порыве благодарности вручала рыцарский меч морскому герою.

Актеры заняли свои места, и Николас подал знак музыкантам. Те, под руководством Питера Дигби, заиграли торжественный марш, когда на палубе появилась царственная особа. Ричард Ханидью звонким голосом произносил свой самый длинный монолог в пьесе, стараясь не обращать внимания на то, что ветер шумно хлопает подолом его сложного костюма. Фаэторн опустился на одно колено, поцеловал монаршую руку и начал свою речь.

Но Лоуренсу не суждено было закончить реплику. Внезапный порыв ветра опрокинул мачту, вырвав ее из рук Бенджамина Крича. Грегори не успел подхватить тяжелый шест, и тот всей своей массой рухнул на сцену.

— Осторожнее!

— Помогите!

— Прыгай, Дик!

У королевы Альбиона оставалась доля секунды, чтобы воспользоваться советом Раффа. Раздался ужасный грохот, но вроде бы никто не пострадал.

— Ай!

— Ты ранен, Дик?

— Кажется, да.

— Не двигайся! — велел Николас.

Он пересек сцену и опустился рядом с распростертой фигуркой. Неудачно приземлившись, мальчик так сильно подвернул лодыжку, что не мог сделать и шага. Нога на глазах опухала.

Дик чудом увернулся от падающего шеста, но получилось так, что в результате он ни при каких условиях не сможет участвовать в завтрашнем спектакле.

Ирония судьбы. Трое учеников пытались вывести противника из строя, но их планы провалились. А слепому случаю удалось то, что оказалось не под силу коварному замыслу. Порыв ветра только что вверил роль Глорианы другому исполнителю.

Николас поднял мальчика и повернулся к сцене. Над ними стоял Бенджамин Крич, державший мачту в тот момент, когда она начала падать. Его лицо ничего не выражало, но глаза злорадно сузились.

То, что в театре отказались принять его пьесу, очень сильно ранило Роджера Бартоломью. Он чувствовал себя оскорбленным. Молодой драматург ощутил, что жаждет мести, хотя ранее даже не подозревал, что может испытывать такие чувства.

Хотя другие труппы тоже отвергли его пьесу, именно «Уэстфилдские комедианты» стали объектом всепоглощающей ненависти Бартоломью. Мало того что Лоуренс Фаэторн испортил первое произведение молодого драматурга, а потом насмехался над вторым, — он играл главную роль в пьесе на ту же тему, что и «Враг разбит»! Бартоломью даже задумался, не украли ли уэстфилдцы его текст, чтобы восполнить пробелы в своем спектакле.

Роджер стоял перед «Куртиной» и слышал гул голосов во время репетиции. Он не мог разобрать слов, но одно знал точно: «Глориана» отняла славу у него, Роджера Бартоломью. Он сорвал со столба еще одну афишу. Если бы слова «талант» и «справедливость» не были пустым звуком в мире театра, то сейчас по всему Лондону, висели бы афиши его пьесы, и монологи, вышедшие из-под его пера, доносились бы из-за высоких стен «Куртины».

Да, уэстфилдцы заслужили наказание. Осталось только решить, как именно отомстить обидчикам.

Превратности судьбы лишь сплотили уэстфилдцев. Несчастного Ханидью отправили домой, а вместо него тут же начал репетировать Мартин Ио. Костюмер прямо на сцене подшивал на нем наряды Глорианы и исправлял рыжий парик, в котором должен был выступать Дик. Ио заранее выучил роль, и замена актера в последнюю минуту не стала катастрофой, но все-таки нужно было отточить некоторые движения, заучить выходы и уходы со сцены.

Николас Брейсвелл тем временем пытался закрепить парус и мачту. Теперь от верхушки мачты тянулось несколько веревок, привязанных к крюкам в разных частях сцены. Мачта была настолько прочной, что на нее можно было забраться. Авантюрист по натуре, Фаэторн выбрал из рабочих самого щуплого и велел ему вскарабкаться наверх, изображая юнгу. Это будет замечательным штрихом к общей картине.

Джорджу Дарту некогда было присесть весь спектакль, поскольку его нагрузили всякой рутинной работой, а тут ему дали еще одно задание. Никто не мог гарантировать, что завтра подует ветер, поэтому Дарту вручили конец веревки, привязанный к середине шеста. Спрятавшись на балконе над сценой, он должен был по условному сигналу изо всех сил тянуть на себя веревку, создавая впечатление, что корабль попал в шторм.

Даже Барнаби Джилл срочно пришел труппе на помощь. Он решил отложить исполнение своей угрозы и сделать все, что в его силах, для поддержания боевого духа товарищей.

Несмотря ни на что, пьеса начинала складываться в единое целое. Эдмунд Худ на скорую руку переписал текст, убрав героя, которого должен был исполнять Мартин Ио. К концу репетиции все заметно приободрились.

— Хорошо, Ник. Что скажешь?

— Мне кажется, мы справились.

— Не просто справились, родное сердце. Может, Дики и покинул нас, но не им одним, так сказать… Готов поспорить, завтра мы покорим зрителей.

Они стояли на сцене «Куртины» и обсуждали сегодняшние злоключения. Фаэторн внезапно начал читать свой первый монолог, обращаясь к воображаемым зрителям в ложе. Николас вскоре понял, зачем он это делает. Актер пытался определить, где именно будет сидеть леди Розамунда Варли.

— Завтра важный день для нас, — продолжил актер. — Мы должны показать, на что способны. Лорд Уэстфилд ждет, что мы прославим его имя. Мы должны с помощью новой пьесы заявить свои притязания на высочайшую честь — приглашение выступить при дворе.

Фаэторн раскланялся под воображаемые аплодисменты, которые уже звенели у него в ушах. В мечтах он уже выступал во дворце перед королевой и придворными. Николас понимал, что за амбициями Фаэторна стоит не только жажда славы. Во дворце они играли бы для небольшой аудитории избранных, включая леди Розамунду Варли. Сейчас она единолично правила в сердце Лоуренса.