Я очень хорошо помню, как они остывают прямо у меня в руках.

— Поешь, — от неожиданности, я подскакиваю на ноги, судорожно растирая слезы по лицу.

Вампир стоит в дверях, делая шаг в комнату, а я чувствую, как внутри разливается ненависть.

— Пошел вон, — шиплю я.

— Сим, тебе нужна еда, я не собираюсь таскать тебя полночи, — вампир делает следующий шаг, и я не выдерживаю.

Кидаюсь на него, бью, куда могу дотянуться. Молотя кулаками ледяную статую, я не вижу ничего из-за туманящих взгляд слез.

— Не. Смей. Входить. Сюда! — кричу я, в очередной раз цепляя его чем-то. — Ты хорошо слышишь меня? Не смей!

Вампир откидывает меня в сторону и, отряхнувшись, спокойно выходит из комнаты, прикрыв за собой дверь. Я смотрю на летящую с табурета елку и больше не хочу ее поднимать. Прижав колени к груди, пальцами вновь обвожу меловой круг.

И мне кажется, что он теплый.

Наверное, он даже не понял, что случилось. Услышал, что я пришла, и зашел выдать указания. Поджав губу, отнимаю дрожащие пальцы от пола, находя в себе силы подняться на ноги. Конечно, не понял. Просто очередные глупые человеческие чувства.

Уже пережевывая давно остывшую овсянку на кухне, я думаю о том, что пора уничтожить алтарь своей скорби. Но пока все еще не готова. Они словно остались живы там, внутри этой наполненной пылью комнате.

Я не знаю, почему вампир оставил меня в живых. Как и того, почему Сергей не отвечал на мои удары полчаса назад.

Глава 11

Лето в нашем поселке как отдельный вид повышения активности. Дачный туризм, агрофитнес, дайвинг в колодце, сафари за грибами, лагерь «у бабушки». Тянутся старые-новые люди. Это те, кто «молочные» Москвичи. Причем к разряду «Москва» у наших относятся все поселения, что в радиусе трехсот километров от нее. На самом деле молодежь все любят. Вот и сейчас, когда я безнадежно стараюсь спрятать лицо от пылающего огненного шара в небе, хромая от одного дерева к другому и вознося молитвы SPF 50, шум с лавочки доносился до моего дома.

Обычно я не выхожу посреди дня из дома по понятным причинам. Но сейчас, пока три группы направляются прочесать выделенные мной участки, нужно было занять себя чем-нибудь полезным. Например, хотя я и не сильно верила в версию с жителями, проверить ее. Находиться все это время в замкнутом пространстве с вампиром было просто невыносимо.

Баб Клава заняла боевую позицию на лавочке. Ровно сгорбленная спина, вытянутая вперед шея — обманный маневр, внушает противнику слабость. Рука согнута в локте, с частотой две семечки в минуту через каждые тридцать секунд описывает идеальную прямую от кармана ко рту. Парадный платок отглажен, узелок выверен до миллиметра. Глаза прищурены, легкое напряжение выдает лишь то, как бабуля с каждым словом чуть подается вперед.

— Виталька, говорю, ну куда такая дорогая машина-то, это ж целую квартиру купить можно, — хук в исполнении баб Клавы, и кожура семечки точным движением летит в урну.

Любовь Васильевна, заслуженный завуч школы лет дцать назад, берет паузу на отражение удара, цокая языком и отправляя еще одну кожуру в урну. Фиолетовая седина переливается от мелких гипнотизирующих противника кив-ков.

Подумываю заснять видео и направить в НБА. Тут явно две мировые звезды.

— А почем брал-то? — вот тут Дудь может позавидовать невозмутимости лиц обоих.

Хук баб Клавы прошел мимо, встретившись с грамотным блоком. Баб Клава смеяет темп на три семечки в минуту. Любовь Васильна замедляется.

— Ой, да разве ж он скажет, — отступает баб Клава, — «мерседес»-то дешево стоить не будет.

— Ох, Виталька, — цокает Любовь Васильевна, — молодец он у тебя, конечно. Смелый парнишка. «Мерседес» да с ипотекой.

Две кожурки практически сталкиваются, прежде чем упасть в урну. Пар из ушей баб Клавы грозится разорвать платок надвое. Взгляд цепляется за предметы вокруг, пока Любовь Васильна победоносно цокает. Конечно, именно в этот момент я предательски икаю. Да, такое случается, когда ты, подгорая на солнце, идешь до страдальческой лавки, а до этого всю ночь пил только кофе. У меня обычное обезвоживание, и желудок сжимается, напоминая об этом.

Но два цербера уже выловили глазами новую жертву.

— Главное, что не пьет, — примирительно выдает Любовь Васильевна, а баб Клава в знак уважения цокает ей в ответ, — Кузнечик, здравствуй!

— Здравствуйте, — нервно облизнув губы, я быстро хромаю из под тени на лавку, щурясь на солнце и обрушиваюсь рядом с бабульками.

Сканеры запущены. Нос баб Клавы втягивает воздух, пропуская каждую молекулу на предмет наличия алкогольных паров. Любовь Васильевна рентгеновскими лучами отслеживает малейшие колебания воздуха на предмет дрожи в конечностях. А я очень плавным движением достаю из кармана семечки и, закинув ногу на ногу, копирую позу баб Клавы. Принимайте нового игрока, дамы.

— То, что не пьет — это правильно, — киваю я, скидывая кожуру обратно в пакет, — нам Мишки достаточно.

Уважительное цоканье и щелк баб Клавы. Вход на опасную территорию засчитан, я в игре.

— Ты уж не сильно его учи, Кузнечик, — качает головой Любовь Васильевна, — хоть какой, но все мужик Машке.

— Хомут он Машке, а не мужик, — щелкаю семечкой, запуская цепную реакцию, — лучше никакого, чем такой.

Приманку заглатывают целиком, но не успевает Любовь Васильевна открыть рот, как громкая мелодия раздается на всю улицу. Старенькая раскладушка завуча быстро скользит в дрожащие пальцы, а на ее лице отражается разочарование. Баб Клава торжествует. Сегодняшняя битва хоть и ушла в непредсказуемое направление, но явно закончилась ее победой. От разочарования Любовь Васильевна даже не прощается толком, лишь прикладывает телефон к уху и спешит к своему подъезду. Нельзя ей в жару долго на улице.

Мне — тем более.

Баб Клава смакует свою победу и совершенно забывает обо мне, а время идет. Поэтому я вновь щелкаю семечкой, но ближе не двигаюсь — тень.

— Вот я и говорю, — привлекаю внимание баб Клавы, — зачем Машке такой? Она умница, красавица, рукастая и хозяйственная. Мне вот одной хорошо.

Откровенная провокация мигом приводит баб Клаву в сознание. Она оглядывается, щурится и тут же наклоняется ниже, обдавая меня запахом корвалола. Опасливо кошусь на крестик, вылезший из ворота бабушки, но боюсь снова ее отвлечь.

— А Сережка? — она практически подмигивает мне. — Какая ж ты одна, мне-то можешь не врать, я все понимаю. По тебе вон видно. Пока проблемы, видно, были у него, пила по-черному, а сейчас вон какая, приободрилась. Видать, наладилось все, а?

— Баб Клав, — немного улыбаюсь, не давая ответа