пока мы, расстроенные, идем по опушке этого леса.

«Уровень внушения: максимально высокий».

Четыре года назад.

Вечер в Подмосковье — наш с дядей любимый фон для выходных. Без разницы, какое на улице время года. Особенно когда последний раз по-человечески спали месяца четыре назад. На этот раз после очередной неудачной попытки выйти на Самсона дядя пришел ко мне в квартиру и молча забрал на дачу, объявив два дня полного спокойствия. Сначала хотела отказаться, но в итоге, раскинув мозгами, поняла, что еще чуть-чуть, и последние извилины высохнут. Поэтому, покидав вещи в сумку и оставив вампиру запас крови и ключи от квартиры, разрешила себе расслабиться.

А сейчас, кутаясь в плед и забравшись с ногами в кресло-качалку, я безумно радовалась, что успели застать пору теплой осени. Конечно, очень предсказуемо, привыкнув к ночной жизни, весь день я проспала. Но это не огорчало. За последнее время я полюбила вечера. Маленький дом дяди располагался на огромном участке, наполненным разными деревьями. Так уж вышло, что полковник был закоренелым холостяком, и заросший участок таким и остался. Что нам обоим безумно нравилось.

Горячая кружка с чаем согревала ладони, а я молчаливо наблюдала за движением скрывающегося за горизонтом солнца. Так спокойно. Тихие порывы ветра качают деревья и скидывают листья на землю, пряча ее под разноцветным ковром. Удивительно хорошо. Вытянув волосы из-под пледа, с удовольствием потянулась. Конечно, я соврала бы, если сказала, что люблю осень. Стоит на небе появиться тучке и закапать противному дождику, как поэт внутри меня заворачивается потеплее и сваливает в закат. Но сейчас, когда до носа доносится лишь приятный аромат остывающих углей, смешанных с влажностью леса, я тот еще ценитель золотой поры.

Тихий скрип половиц вызывает улыбку. Мне не нужно оглядываться, шаги дяди я помню очень хорошо. В дачной куртке и растянутых штанах он вдруг снова становится очень домашним. Потянув к себе стул, он устраивается рядом со мной под крышей веранды.

— Надо бы ее закрыть, — задумчиво говорит он, а я слышу, как в его руках мнется пачка сигарет, — дом маленький, а так места больше.

Неприлично громко сюпаю чаем. Знаю, что сейчас не будет ругаться. Шуршащая пачка ложится на стол, а слуха касается щелчок зажигалки. Секунда, и в аромат осени врывается табачный дым. Но от него сейчас мне не противно, даже наоборот. Я по-настоящему дома.

— Нет, — поежившись, утопаю в кресле сильнее, тихонько отталкиваясь ногой, чтобы не разлить чай, — нам с тобой хватает, а такую красоту я ни на что не променяю.

Дядя задумчиво качает головой. Его лицо слишком напряжено для такого спокойного диалога. Чувствую, что улыбка сползает и с моего лица. Он пытается растянуть губы, но не выходит. Уголки рта лишь дергаются, а щеки тут же разрезает борозда морщин. Мне совсем не нравится, как мелко дрожат его пальцы. Заметив мой взгляд, он меняется за секунду, но тревога уже червяком разъедает мое сердце. Кончик сигареты загорается и снова тухнет, когда дядя отводит руку в сторону.

— Бросай это, — наконец произносит он, а я чувствую, как деревенеют мышцы.

— Мы это уже обсуждали, — выговаривая каждое слово, я наклоняюсь вперед и оставляю кружку с чаем на столе.

Дядя выдыхает слишком громко. Тишина, повисшая в воздухе, оглушительна. Своим беззвучным топором она разрубает стоявшую пару минут назад здесь идиллию. Стул скрипит, когда дядя приподнимается, чтобы затушить сигарету. А я тяну плед сильнее, чувствуя, как сильно он натягивается на спине, грозясь лопнуть.

Но дядя не уходит. Ставит руки на колени и, немного согнув их в локтях, наклоняется вперед, разглядывая мыски своих тапок. Его челюсть гуляет взад-вперед, словно он примеряет слова. Пробует на вкус. И, судя но судорожно дернувшемуся кадыку, они горчат.

— Знаешь, почему мы приехали сюда? — он не смотрит на меня и не ждет ответа.

Дядя пытается заставить себя сказать то, что причиняет ему боль. Слишком громко глотаю слюну, чувствуя, как та обжигает. Горчит не только ему. От его выражения лица в глазах словно насыпали песка.

— Я проснулся сегодня с мыслью, что единственное, чего хочу — это быть мертвым в тот день, когда тебя убьют.

Слова попадают под ребра, связывая легкие в узел. Кажется, что только что меня парализовало, потому что я не вижу и не слышу ничего, кроме этих слов. Каждая буква разъедает меня. Я знаю, что он уже ушел. Потому что нам обоим нужно побыть в одиночестве. Первый всхлип вырывается наружу, судорогой охватывая глотку. Прислонив ладони к лицу, я складываю пополам, утыкаясь носом в колени. Плед сползает вниз, но мне все равно. Плечи вздрагивают с каждым новым позывом, а я не понимаю, почему не могу это остановить.

«Когда тебя убьют».

Закусив губу, чувствую солоноватый металлический привкус. Мне очень хочется сказать, что он неправ и у меня все под контролем. Кричать это в захлопнувшуюся дверь. Чтобы он забрал свое «когда» обратно. Чтобы из всей этой отравы вынул самый разрушающий элемент и заменил его хотя бы на «если».

Он был холостяком, верно. Но дядя никогда не был один. Сестра, мать и тетя, отец, муж сестры. Я знаю, что его бабушки и дедушки застали мое рождение. Их всегда было много. Нас. Большая и дружная семья, что всегда приходила друг другу на помощь. Семья военных.

А сегодня нас двое. Пока.

«Когда».

Он устал нас хоронить.

Из дома доносится музыка. Дядя поставил «Арию», а значит, сейчас лежит в своей комнате, разглядывая потолок. Последний раз я видела его в таком состоянии лет десять назад, когда умерла моя двоюродная бабушка. Тогда нас еще было трое.

Металлический лязг столкнувшейся с забором калитки тут же приводит натренированные мышцы в движение. Полковник этого точно не слышит. Медленно поднявшись на ноги, тихо скольжу к деревьям. Соседи заходят редко, когда мы на даче. А еще я очень не верю в случайности. ПМ плотно лежит в ладони, четко направленный на движущуюся по тропинке тень. В сумерках и за раскидистыми деревьями незваного гостя плохо видно. Прислушавшись, облегченно вздыхаю. Опустив руку с оружием, разворачиваюсь и усаживаюсь на свое место обратно, накидывая плед.

— Ты не думала, что из-за такой беспечности твоих родителей и убили? — вампир идет спокойно по тропинке, положив руки в карманы.

Давлюсь догадками, как напарник оказался в пятнадцати киллометрах от дома. То, как он нашел нас, вопросов не вызывает. Отследить по запаху для него пара пустяков. Несмотря на тепло, которое тут же разлилось по телу, хмурюсь, подхватив там и не