В конце дня Тэмсин выехала из Эльваса. Проезжая по военному лагерю, она заметила сдержанное возбуждение мужчин, получивших дополнительную порцию грога, — они собирались группами, проверяли оружие, рассказывали анекдоты о прошлых кампаниях. Некоторые мимоходом бросали на нее взгляд. Но их внимание привлекал скорее арабский жеребец, чем всадница, сидевшая на нем.

Тэмсин раздумывала, где мог находиться Джулиан. Палатки старших офицеров было легко распознать по их размерам, она миновала несколько таких и слышала доносившиеся оттуда голоса, и смех, и звон фаянсовой посуды и стекла. Офицеры Веллингтона собрались, чтобы в последний раз перед самым сражением посидеть за одним столом. Ей и в голову не приходило пытаться отыскать Сент-Саймона. Предстоящая ночь требовала от него полной концентрации внимания, полной отдачи. Ее самостоятельная вылазка не могла помешать делу. Выращенная в лагере, похожем на военный городок, Тэмсин знала это предощущение битвы, страх и возбуждение перед сражением, и была не в силах оставаться в Эльвасе и просто наблюдать и ждать.

С наступлением темноты воцарилась жуткая тишина — дневная пальба прекратилась. Изменилась и атмосфера в лагере. Из палаток стали появляться офицеры, тихо, но жестко отдавались команды. Мужчины группами потянулись к траншеям. Ночь выдалась темная, луну закрывали тучи.

Тэмсин выехала на холм, сразу за лагерем, и принялась ждать. На крепостном валу Бадахоса трепетали огни — там стояли часовые, но, кроме этого, не было видно ничего, равнина была тихой и темной, ничто не обнаруживало людей, пробирающихся по траншеям, чтобы поставить лестницы возле проломов в городских стенах, а также группирующихся возле них солдат.

Но французы знали о готовящемся наступлении. Их разведка сообщила о предстоящем штурме, хотя и без указания точного часа, на который была назначена операция. Так что они готовились защищать стены в местах, пробитых снарядами, и так же, как и атакующие, боялись дышать. Потому и стояла такая тишина. Тэмсин замерла, напряженно прислушиваясь, а Цезарь стал бить копытами и тихонько заржал.

Но вот томительная тишина ожидания разорвалась от воинственного клича, и британские войска ринулись через траншеи к стенам города. В ответ с бастионов загремели пушки, и ночь раскололи выстрелы и грохот рвущихся снарядов.

Когда шум стал невыносимым, а паузы между выстрелами начали заполняться пронзительными криками, и перед каждой новой попыткой атаки запевали рожки, Тэмсин прикрыла глаза. Но все равно сквозь опущенные веки мелькнула яркая вспышка: на фоне неба сверкнули два ярких огненных шара и упали на землю в полумиле, где и продолжали светиться, освещая ужасную сцену боя. Тэмсин увидела группу солдат, они были в пределах досягаемости ядер. В свете факела, который держал один из офицеров, Тэмсин разглядела ни на кого не похожую фигуру герцога Веллингтона, который что-то писал. На значительном расстоянии от главнокомандующего находилась группа мужчин, стоявших возле своих лошадей и ожидавших приказа. Тэмсин заставила сопротивлявшегося Цезаря двинуться вперед и присоединиться к ним. Здесь были слышнее крики раненых, мешавшиеся с долгими истошными стонами умирающих. Снова и снова рожок трубил сигнал наступления, и люди бросались на приставные лестницы, чтобы преодолеть отчаянное сопротивление защитников города. Французы же бросали сверху зажигательные бомбы и бочонки с порохом, которые взрывались в траншеях. И в чудовищном огненном фонтане взлетали горящие куски тел.

Из самой гущи сражения на взмыленных лошадях вырывались курьеры, привозившие донесения главнокомандующему. Сообщения носили однообразный характер; они извещали о неудачах. Все атаки одна за другой были отбиты, войска измучены, обессилены, люди гибли, как мухи, когда пытались штурмовать стены с приставных лестниц. В мерцающем свете факелов Веллингтон принимал шедшие потоком отчаянные сообщения. Лицо его казалось высеченным из гранита. Он оставался невозмутимым, продолжал писать распоряжения и спокойно переговаривался с толпившимися вокруг офицерами.

Потом звук рожка изменился, Тэмсин узнала сигнал отбоя. Он звучал снова и снова, но не видно было никаких признаков того, что яростное сражение пошло на убыль. Земля продолжала извергать пламя, и горящие тела, истошный вопли смешивались с пушечной пальбой и грохотом взрывов. Невозможно было себе представить, чтобы кто-нибудь мог выйти живым из этого ада. Тэмсин стояла неподвижно возле вздрагивающего Цезаря, погруженная в какое-то оцепенение, порожденное ужасом, недоумевая, зачем люди это делают, зачем столько жертв ради кучки камней, скрепленных строительным раствором?

Этого ей все равно не дано было понять, мысли ее потекли по другому руслу и наконец сосредоточились на одном — Джулиане Сент-Саймоне. Это имя возникло в ее мозгу и повторялось рефреном, и избавиться от него было невозможно. Неожиданно он стал центром этого светопреставления, единственной реальностью, за которую мог ухватиться ее мозг. Но где он: жив ли, погребен ли под грудой тел, кричит от боли или безмолвен и холоден?

В половине двенадцатого, через полтора часа после начала штурма, в группу людей, толпившихся вокруг Веллингтона, ворвался офицер на взмыленной лошади. С ее удил клочьями падала пена.

Когда лошадь остановилась возле командующего, тот повернул голову. Полководец и офицер обменялись всего несколькими фразами, но всем, кто стоял рядом, стало ясно, что что-то изменилось в ходе битвы.

— Джентльмены, генерал Пиктон взял замок, — лорд Марч повернулся к офицерам и продолжил:

— Он вывел войска из траншей, чтобы удерживать позицию. Нам следует закрепить это положение, и как можно скорее.

Итак, они вошли в город, хотя, возможно, лишь временно. Тэмсин снова вскочила в седло и медленно поехала к городской стене. Они вошли в город, но какой ужасной ценой досталась эта победа! Всюду громоздились горы трупов, из-под которых доносились стоны умирающих. Для них успех Пиктона пришел слишком поздно. Она ехала вдоль стен, не обращая внимания на выстрелы, все еще не утихавшие у крепостных валов. Приставные лестницы, липкие от крови, так и стояли у проломов.

Удалось ли выжить Джулиану Сент-Саймону? Как из этой мясорубки можно было выйти живым? Пока она думала об этом, из-за городских стен послышался торжествующий звук рожка, возвещавший победу. Город Бадахос наконец-то пал.

От запаха крови и этого нового, незнакомого звука Цезарь вскинул голову и яростно забил копытами. Но Тэмсин пошептала ему что-то, и он теперь стоял тихо, покорный и верный своей мамлюкской выучке, но все еще дрожа от страха — его выдавали раздувающиеся ноздри.

— Ладно, — сказала его хозяйка тихо. — Давай-ка выбираться отсюда.

Она направила его в противоположную от Бадахоса сторону, намереваясь оставить жеребца в Эльвасе и вернуться сюда пешком, но не успели они проехать и нескольких ярдов, как всадницу окликнул человек в зеленом мундире стрелка.

Тэмсин потянула за повод, увидев, что у человека рассечена челюсть. Он, спотыкаясь, ковылял к ней и отчаянно жестикулировал, указывая куда-то в темноту позади.

Тэмсин живо спрыгнула с коня и сорвала платок, который носила на шее. Ей довелось повидать немало раненых, и вид их, как бы страшно они ни выглядели, никогда не отталкивал дочь Эль Барона, а лишь вызывал желание оказать им посильную помощь. А то, что она готова была упасть в обморок при виде собственной крови, было страшной тайной, о которой знали лишь она и Габриэль.