Миновали короткий коридор без окон, со стенами из необработанного камня. Пахло здесь мышами, а свет давали только свечи, которые несли двое автоматчиков.

У двери, помеченной огромной, нарисованной золотом руной Ар, Виллигут отобрал у охраны один из подсвечников и отослал солдат назад. Совершенно не опасаясь пленника, повернулся к нему спиной и толкнул дверь.

Та открылась бесшумно. Изнутри пахнуло застоявшимся воздухом помещения, в котором окна не открывались очень давно. Петр переступил порог и оказался в широком и коротком зале, на одной из стен которого висели неразличимые в полумраке картины. Стояла полная тишина, и в ней рождалось ощущение тонкого, непонятного, но в то же время сладостного страха…

Петр нервно вздрогнул, когда Виллигут резко повернулся к нему. Сам собой вырвался дурацкий вопрос:

– Что?

Но бригаденфюрер словно ничего не услышал.

– Всем, кто приходит сюда впервые, – сказал он, – должны быть показаны картины, отражающие дух арийского учения. Следуйте за мной.

Как марионетка за кукловодом, двинулся разведчик за провожатым, который подошел к первой из картин и поднес к ней подсвечник. Пламя выхватило из мрака кричащее контрастирующими цветами изображение: темно-фиолетовая бездна, плывущий в ней шар ослепительно-оранжевого пламени, и слева от него – исполинская, в половину огненного шара глыба голубого, играющего огоньками льда.

Картина, нарисованная с необычайным искусством, странным образом привлекала взгляд. Когда Петр смог отвести глаза, то ощутил, что вспотел, словно после тяжелой работы.

– Вы видели рождение нашего мира, огонь и лед в их первоначальном виде! – нараспев сказал Виллигут и направился к следующей картине.

Это оказался пейзаж. Необычные деревья, похожие на хвощи-переростки, заснеженные горы на горизонте и двое человеческих существ. Назвать их «людьми» не поворачивался язык – золотая кожа, идеальное сложение и раскосые глаза на треугольных лицах подошли бы, скорее, инопланетянам. На мужчине и женщине были лишь набедренные повязки, а изображенный рядом древний ящер позволял судить о размерах тел. И они потрясали!

Золотокожие существа достигали в высоту пяти метров и при этом не выглядели длинными и нескладными. Художник сумел передать рельеф мускулатуры и непринужденную грацию движений.

– Кто это рисовал? – спросил Петр, облизав пересохшие губы.

– Феликс Дан, один из арманов, – ответил Виллигут. – Это первая раса, изначальные носители разума, появившиеся на нашей планете много веков назад, под первой луной. Пойдемте дальше.

Петр вдруг почувствовал настоятельную потребность увидеть третью картину. Это было почти физиологическое желание, вроде жажды или голода. Хотелось вырвать из рук бригаденфюрера подсвечник и самому броситься вперед.

С трудом капитан сдержал почти животный по силе позыв.

Третье полотно изображало пустынную, унылую равнину. Серо-коричневый пейзаж внушал тоску, а на черном небе, усеянном редкими звездами, царила огромная алая луна. Она почти впятеро превышала размером привычный спутник земли и создавала ощущение давления. Нависала тяжелым шаром, готовым вот-вот рухнуть на землю.

В багровом свете, льющемся сверху, на фоне холмов, лицом друг к другу стояли две пары существ. Двое – уже знакомые золотокожие гиганты, на этот раз одетые в меховые накидки. И напротив них – люди высокие и статные. Волосы их серебрились в свете луны, почти сливаясь с белой кожей, а черты лица были подчеркнуто резкими. В руках светловолосые держали оружие – тяжелые копья с каменными наконечниками.

– Встреча наших предков, родившихся во времена низкой луны, с гигантами, – проговорил Виллигут. – Пойдемте дальше.

Четвертое по счету изображение оказалось панорамой города, показанного с большой высоты. Скопление зданий, поразительных по архитектуре, разрезалось на одинаковые сегменты каналами с чисто-голубой водой. В центре города каналы сходились в озеро, в середине которого словно плыл остров-дворец. Белоснежные колоннады, начинающиеся от самой воды, чем-то напомнили Древнюю Грецию, а стрельчатые, невесомые башни – готику. Всё вместе производило впечатление изящества и легкости, некой нереальности. Так, скорее всего, может выглядеть мираж, представший глазам бредущего в безводной пустыне путника…

– Атлантида, – сказал Виллигут, и в голосе его послышалась грусть. – Потерянный рай наших предков. Город этот Платон назвал Посейдонисом, истинное же имя его нам неизвестно.

Петр промолчал. Язык словно ссохся, превратившись в полоску сухого песка во рту. Сердце бухало в груди гулко и тяжело, как огромный колокол, и одолевали противоречивые стремления. Хотелось стоять вечно, созерцая полные грозной красоты и магической притягательности картины. Но первоначальный страх никуда не делся, скребся остренькими коготками где-то в глубине души.

Следующая картина возбудила странное чувство омерзения. Показанный на ней покой был убран с роскошью, достойной Креза. Стены покрывали тканные золотом занавеси, повсюду стояли беломраморные статуи, отдаленно похожие на греческие, но выполненные совсем в другой манере.

Посреди покоя, на огромном ложе, возлежал одетый в роскошные одежды мужчина. Лицо его дышало негой и довольством, в руке была чаша, инкрустированная алыми и зелеными драгоценными камнями.

Рядом с ложем, на четвереньках, соблазнительно изгибаясь, стояла обнаженная женщина. Черные ее волосы блистающим водопадом падали на изящные плечи, грудь вызывающе выпирала, и даже кожа, непривычного серо-синего цвета, не портила впечатления невозможной, бьющей по глазам привлекательности. От нее словно исходил призыв к соитию, безмолвный, но необоримо могучий…

– Грехопадение, – сурово прокомментировал Виллигут, и рука его, держащая подсвечник, дрогнула. – Наши предки согрешили со зверьми, породив низшие расы.

Стараясь не вдумываться в смысл произнесенного, Петр с усилием оторвал глаза от соблазнительной фигуры. С ужасом представил, что было бы, если бы он встретил синекожую женщину в жизни.

Шестое полотно оказалось батальным. Громадная битва растянулась до самого горизонта, где терялась в дымке. Но на переднем плане бойцы были прорисованы отчетливо, с какой-то болезненной детальностью. С одной стороны – высокие, могучего сложения воины с длинными прямыми мечами и в сверкающих панцирях, все как на подбор – светловолосые, с другой – орда смуглокожих лохматых существ, вооруженных кривыми клинками. Фигуры сражающихся переплетались, образуя своеобразную черно-белую мозаику, и определить, кто одолевает, не было возможности…

– Недочеловеки расплодились во множестве, – у этого изображения Виллигут был более многословен, чем ранее, – и начали войну с нашими предками. Она не затихает уже тысячи лет…

Седьмая картина была последней в ряду. По желтой пустыне под белесым, каким-то мертвенным небом мчались несколько рыцарей. Вопреки реалистичности, художник одел их в полный доспех. Полоскались на ветру белые накидки с алым крестом, сверкали поручи и шлемы.