— Ваше сиятельство! Путей отхода нет: впереди — неприятель, позади — непролазная топь

— Значит, для нас остается одно из двух: либо победить врага, либо умереть с честью, — говорил граф, объезжая войска.

Лейб-казаков и гусар В.В. Орлов-Денисов построил в четыре линии перед болотистым ручьем, примкнув их правым крылом к пригорку, на котором устроил батарею, а на левом фланге расположил два эскадрона регулярной кавалерии и пять казачьих полков генерал-майора А.А. Карпова. Позднее М.Б. Барклай-де-Толли усилил конницу авангарда своей армии двумя пехотными полками из корпуса П.П. Коновницына и двенадцатью орудиями.

В течение часа бой развивался вяло, противники ограничивались лишь перестрелкой. Правда, мариупольские гусары в это время «почти дотла изрубили» одну роту неприятельской пехоты, неосторожно высунувшуюся из кустов. Потом в атаку пошла французская кавалерия во главе с самим Мюратом. Она опрокинула казаков и стала их преследовать. Но В.В. Орлов-Денисов ударил ей во фланг, бросив вперед один за другим свои полки, стоявшие в четыре линии у деревни Заболотье. Неаполитанский король долго не решался возобновить атаку. Наконец, Жюно пустил в дело пехотную дивизию Охса. Она вышла из укрытия и направилась через лес на левый фланг русской позиции. Артиллеристы позволили ей приблизиться и расстреляли почти в упор из шестнадцати искусно замаскированных орудий при содействии перекрестного ружейного огня двух полков, присланных из корпуса П.П. Коновницына. Неприятель обратился в бегство. За ним ринулись казаки и гусары. К восьми часам вечера бой здесь затих.

Известный военный теоретик и историк Антон Генрих Жомини, служивший и Наполеону, и Александру, так описал этот бой у деревни Заболотье, что в нескольких верстах от Лубино:

«Мюрат, стесненный справа и слева лесами и болотами, не мог успешно действовать своей кавалерией. Орлов-Денисов несколько раз опрокидывал головы колонн его, хотевших дебушировать за Латышино против левого фланга русских. Должно признаться, Орлов-Денисов показал в этой борьбе столько же мужества, сколько показывал до того времени храбрости и деятельности король Неаполитанский».

Лестное сравнение.

Когда почти стемнело, французы еще раз попытались прорвать центр русской позиции. Контратаку возглавил сам генерал-майор П.А. Тучков. В ночной схватке он был ранен штыком в бок и голову, попал в плен и доставлен к Мюрату, а затем к Наполеону.

Павел Алексеевич Тучков выжил, после войны написал воспоминания о пребывании в плену и о беседе с Наполеоном, а наследники опубликовали их в «Русском архиве» за 1873 год.

Французы поселили Тучкова в одном доме с маршалом Бертье. Через несколько дней пленного представили Наполеону.

— Генерал, — спросил Наполеон, — скоро ли ваши войска дадут мне генеральное сражение, или будут ретироваться до Москвы?

— Ваше величество, мне неизвестны планы командования.

Наполеон разразился такой бранью в адрес Барклая, которая по эмоциональному накалу превосходила его монолог, записанный генерал-адъютантом Балашовым.

— Что за отступление?! — истерично кричал Наполеон. — Если вы хотели воевать со мной, почему не заняли Польшу и не пошли дальше, что легко могли сделать. И тогда вместо войны на территории России вы перенесли бы ее на землю неприятеля. Да и Пруссия, которая теперь против вас, была бы вашей союзницей. Почему ваш главнокомандующий не сделал этого, а теперь, отступая безостановочно, опустошает собственную землю? Зачем оставил он Смоленск? Зачем довел этот прекрасный город до такого несчастного положения? Если он решил защищать его, то почему неожиданно сдал? Он мог бы удерживать его еще долго. Если он не имел такого намерения, то зачем остановился в Смоленске и дрался с ожесточением? Для того чтобы разорить его до основания? За это в любом другом государстве его бы расстреляли.

Павел Алексеевич, сам порицавший командующего за отступление, выслушав эмоциональную тираду Наполеона, задумался: «Почему своей тактикой отступления Барклай довел до исступления великого полководца? Боится русского генерала? Но у него, по его же мнению, “небольшие военные дарования”. Похоже, сам себе не верит, потому и беснуется. Он боится нашего отступления больше, чем сражения с нами».

Так или примерно так рассуждал Павел Алексеевич, слушая затянувшуюся тираду французского императора. Наполеон отпустил генерала Тучкова и передал с ним Александру I предложение вступить в переговоры о мире. Царь не ответил.

Конечно, каждое воинское подразделение имело своих командиров, которые в этот день, 7 августа, действовали с присущей им инициативой. А.П. Ермолов не водил солдат в атаку, но все нити этого боя держал в своих руках, усиливая сражающихся свежими войсками, перемещая их с одного места на другое. М.Б. Барклай-де-Толли имел все основания большую часть успеха отнести на счет начальника штаба своей армии. А он имел полное право гордиться этим, когда писал свои воспоминания.

«Сражение 7-го августа, известное по моим донесениям, — писал М.Б. Барклай-де-Толли, — может почесться совершенною победою; неприятель был отражен на всех пунктах, и победоносные войска почивали на поле битвы. Они отступили единственно потому, что цель их была соединение обеих армий».

Потери французов были велики — около девяти тысяч человек. Русские лишились более пяти тысяч своих сынов. Такой была плата за вторичное соединение двух западных армий.

В ночь на 8 августа 1-я армия подошла к Соловьевой переправе и в течение следующего дня под прикрытием казаков М.И. Платова переправилась на левый берег Днепра и двинулась вслед за войсками князя П.И. Багратиона по направлению на Дорогобуж, где М.Б. Барклай-де-Толли решил дать неприятелю сражение.

А.П. Ермолов — П.И. Багратиону, не позднее 11 августа:

«Наконец… хоть раз мы предупредили Ваше желание: Вам угодно было, чтобы мы остановились и дрались… я уже получил о том приказание. Теперь, почтеннейший благодетель, Вам надлежит оказать нам помощь. Пусть доброе согласие будет залогом успеха… Самая неудача не должна отнять у нас надежды, надо противостоять до последней минуты страшным усилиям могущественного соперника. Только продолжение войны представляет вернейший способ восторжествовать над злодеями нашего Отечества.

Боюсь, что опасность, угрожающая нашей древней столице, не заставила бы прибегнуть к миру. Эта мера — малодушных и робких. Все надо принести в жертву с радостью, когда под дымящимися развалинами жилищ наших можно будет погрести врагов, ищущих гибели нашего Отечества».

Понятно, сражение это не состоялось.

К этому же времени относится письмо А.П. Ермолова к графу П.П. Палену, через которое проходит та же мысль:

«Не дай Бог, допустить злодеев до Москвы! Но если… судьба позволит овладеть ею, кажется, и то к благу нашего народа: не окончив войны, будем защищаться до последней крайности…

…Продолжение войны, потеря неприятелем надежды кончить оную, зима, недостатки продовольствия и фуража — всё это уменьшит силы его, и союзники Наполеона, не имеющие ни малейших выгод, собственно им принадлежащих, не только смирятся, но, надо думать, многие от него отстанут».