– В пять утра, – злорадно сообщил Кулиджанов, но инспектор его уже не слышал.

Софья раскрыла удостоверение и прочла вслух:

– Барбара Вишневская, внештатный корреспондент. Журнал «Город и Усадьба», московская редакция. Пойдёт?

– Наверное, – ответила Барбара неуверенно. – Дайте мне хоть пару номеров этого издания, посмотреть, в каком стиле они берут интервью.

– В восхвалительном, – фыркнула Катя, подавая ей стопку журналов. – Типичный глянец, ещё чуть-чуть сахара, и будет сироп.

– Скажи лучше, ты о Скавронском почитала? – требовательно спросил Стас. – Вдруг помимо придуманных вопросов что-то всплывёт?

– Что-то мне уже не очень хочется туда идти, – Барбара невольно поёжилась. – Макс, ты будешь стоять у меня за спиной!

– Непременно, пани!

– Ладно, не будем тянуть кота за усы. На какое время с ним договаривались?

– На четыре, – ответила Софья, взглянув на часы. – Как раз успеете пообедать, Меланья щи крапивные сварила и пирог с рыбой испекла.

– У-у-у! – взвыли близнецы и помчались мыть руки.

Жил бывший главный режиссёр театра драмы и комедии Альфред Скавронский на Тверском бульваре, занимая целиком верхний этаж трёхэтажного дома в глубине двора. Ровно без пяти четыре Макс покрутил шпенёк старинного дверного звонка и прислушался. В квартире было тихо.

– Звонок не работает? – предположил он.

– Подожди минуту и дёрни ещё раз. Думаю, просто дверь такая, что ничего не слышно.

Честно досчитав до шестидесяти, молодой человек снова протянул руку к шпеньку, но в этот момент дверь бесшумно распахнулась, и он почти ухватил за нос девушку в голубом платье и белом фартуке горничной.

– Ой! – сказали оба одновременно, и рассмеялись.

– Извините, – опомнился Макс. – Мы из журнала «Город и Усадьба», к господину Скавронскому.

– Проходите, – горничная присела в книксене. – Альфред Германович ждёт вас.

Да, корреспондента из популярного журнала явно ждали, это было сразу понятно по поставленной мизансцене.

Режиссёр сидел в кабинете, на фоне книжных полок, где матово поблёскивали корешки толстых томов, на необъятном столе перед ним были в художественном беспорядке разложены тетрадки ролей, раскрытые книги, листы бумаги с записями.

Навстречу Барбаре он поднялся, распахнув руки, и красиво поставленным баритоном сказал:

– Прошу, прошу! Присаживайтесь!

«И голос красивый, и сам хорош невозможно, – думала Барбара, устраиваясь в кожаном кресле и доставая блокнот с вопросами и записывающий амулет. – Интересно, волосы он подкрашивает? Очень уж красивого цвета седина, прямо серебро и снег…»

Скавронский ей заранее не нравился.

Надо сказать, что список вопросов они соединёнными усилиями составили довольно хитрый: с одной стороны, нужно было не насторожить дичь, поэтому Барбара спрашивала его о творческом пути, любимых пьесах и о планах. С другой – не следовало забывать о главной цели, а именно, выяснении, причастен ли Альфред Германович к загадочным происшествиям в покинутой им труппе.

Растянулась беседа на два с лишним часа, и вывалились наши «журналисты» из квартиры режиссёра Скавронского несколько ошалевшие.

Макс покрутил головой, даже встряхнул ею, чтобы избавиться от красивого баритона, всё ещё звучащего в ушах.

– Знаешь, – сказал он, – второй раз в жизни видел человека, настолько влюблённого в себя.

– Почему второй? – механически переспросила Барбара.

Напряжение постепенно её отпускало, и она прикидывала, не забыла ли что-нибудь спросить.

– Первым был мой дед, великий друид, – ответил Макс со злостью в голосе. – Правда, он больше всего любил себя в роли великого учителя.

– Ну, а этому больше по душе роль великого и не полностью оценённого постановщика, – пожала плечами его напарница. – Идём-ка скорее домой, надо всё это расшифровать, сверить с записью на кристалл и вычистить лишнее.

– Не-е, ничего вычищать мы не будем! Потому что, как справедливо говорит наш дорогой шеф, детектив Алексей Верещагин, Тёмный прячется в деталях…

Вахтер на служебном входе кивнул Суржикову, как своему.

– Сегодня прогон, – сказал он, разворачивая газету. – Иди в большой зал, только имей в виду, сам сегодня лютует, ещё час. Не меньше!

«Вот интересно, – думал Владимир, поднимаясь по мраморной лестнице, – откуда вахтёр, сидящий на входе, знает, что происходит двумя этажами выше? Загадка!».

Репетиция была в самом разгаре. Из-за неплотно прикрытой двери большого зрительного зала доносились голоса: то тихий и неразборчивый женский, то знакомое густое контральто премьерши, то начальственный рык, видимо, нынешнего режиссёра. Текст был Суржикову незнаком, видно, ставили что-то не из классики.

«Ну да, – вспомнил он, – Крамов же говорил, что они поставили какую-то современную остромодную пьесу. Именно на её премьере и разбросали листки из «Макбета», точно-точно! А сейчас, видимо, Листопадов прогоняет текст, чтоб не расслаблялись…».

Он тихонько просочился в зал и сел в последнем ряду.

Увы, пьеса была невыносимо скучной. И, кажется, собратья по цеху это чувствовали: они путали реплики, спотыкались и говорили совсем не так, как желал того режиссёр. Это плотный невысокий мужчина в клетчатом пиджаке то и дело вскакивал, вопил, воздевал руки к небесам и вообще всячески демонстрировал актёрам их несостоятельность.

Наконец Суржикову надоело. Он так же тихо покинул зрительный зал и потихоньку пошёл по фойе, разглядывая портреты актёров. Знакомые всё лица: Мавлюдова в роли леди Брэкнелл, Золотов в роли Гамлета, Тихорецкий в смокинге, Дёмина в лиловом бархате… Дойдя до самого конца ряда магоснимков, Влад уже почти повернул назад, когда взгляд его зацепился за полузнакомую физиономию.

– А это кто? – спросил он сам у себя. – И откуда я его знаю?

Под портретом была подпись: Анатолий Тюрин. И тут Суржиков вспомнил: ну конечно, вечный подпевала, шакал Табаки при Скавронском! Это ведь именно Тюрин когда-то, давным-давно, в другой жизни выжил Владимира из театра. И главное, уже не вспомнить, из-за чего был конфликт, мелочь ведь какая-то, не то последняя булочка в буфете, не то что-то подобное. Но Анатолий старательно накалил себя до состояния правоты и начал доносить главному обо всём, что Суржиков говорил и делал. Особенно говорил. И особенно – о Скавронском…

– Ладно, неважно! – тряхнул головой Владимир. – Так что, Табаки, ты не ушёл отсюда вместе с тигром? Почему?

Впрочем, кому ты был бы нужен… Актёр ты посредственный, а лизоблюды у всех есть свои собственные. Неужели от простого доносительства ты поднялся на следующий уровень, начал вредить своим? И, кстати, на собрании тебя не было…

Дверь зрительного зала раскрылась, и оттуда быстрым шагом вышел тот самый толстячок в клетчатом пиджаке. Он что-то раздражённо бормотал себе под нос. Увидев незнакомца, мужчина остановился, нахмурился и быстро к нему подошёл.

– Вы кто? Почему здесь?

– Суржиков Владимир Иванович, – сыщик чуть обозначил поклон и протянул визитную карточку. – Приглашён актёрами вашей труппы. А вы, я полагаю, главный режиссёр театра?

– Частный детектив, вот как? – по лицу мужчины в клетчатом пиджаке