к одиннадцати придём, вы уж позаботьтесь нам заранее пропуск оформить!

Выйдя из здания клиники, Кулиджанов взглянул на часы, потом на светлеющее небо, и пробормотал:

– Ещё есть шанс часа четыре вздремнуть… Да, Генрих, ты не сказал, что тебе удалось сделать насчёт портала?

– Только направление поймал, – огорчённо ответил Визенау. – Северо-восток, куда-то в ваши края.

– А расстояние?

– А мёду ложками? – разозлился маг. – Что я тебе, фокусник? Около двух тысяч километров, и это навскидку, точнее никто не скажет.

– Спасибо, – заулыбался Кулиджанов. – Прости, я от недосыпу не сообразил. Раз в наши края, значит, попадётся в конце концов. Найдём.

– Идём спать, в самом деле, – буркнул не до конца отошедший от обиды Визенау. – Нам всем завтра разъезжаться по домам, а там начальство будет отчёта требовать.

– Это вам по домам, – с удовольствием потянулся Алекс. – А меня ждёт Краков. И, кстати, господин капитан-лейтенант, завтра выходной день, ваше начальство подождёт. А вы обещали мне помочь разобраться с моим Василием.

– Точно! – поддержал его инспектор Никонов. – Значит, завтра… уже сегодня, то есть, отправимся в Краков. Быстро всё размотаем, вытащим твоего недотёпу-гувернёра, и домой.

– Поезд у вас уходит в половине первого, – заметил Визенау. – Так что имеете шанс поучаствовать в беседе с Монтегрифо.

Они неторопливо пошли в сторону отеля, куда их поселила местная магбезопасность.

– Алекс, так ты, получается, всё веселье пропустил? – поинтересовался Никонов. – Сидел себе в аптекарском огороде…

– Знаешь, Глеб, я отчего-то нисколько об этом не жалею, – отозвался Верещагин. – Чует моё сердце, развлечений на мою долю хватит…

Разбудил Суржикова запах пирогов. Ещё не открывая глаз, он принюхался и определил: с капустой, с грибами и с яблоками.

– Нешто Софья с раннего утра тесто затеяла? Нет, быть этого не может, у неё приёмные часы…

Тут до него дошло, и с кровати он слетел мухой с воплем:

– Аркадий!

– Ну, чего орать-то? – раздалось с подоконника ворчливо. – Умывайся, да иди мальчишек поднимать. Через час жду всех к завтраку, как раз пироги дойдут. Буду вам супругу представлять.

Завтрак получился вовсе не торжественный, как втайне опасался Суржиков, а домашний, уютный и странным образом деловой.

Конечно, мальчишки с воплями радости встретили Аркадия Феофилактовича и тут же набросали ему пожеланий: настоящий борщ со свекольной ботвой, правильные котлеты и варенье, ну было же в доме крыжовенное варенье, а где оно? Аркадий улыбался в бороду, кивал, потом улучил момент, подобрался поближе к Софье и спросил негромко:

– Ты, Сонюшка, Меланью мою к саду допустишь?

– Конечно! А где она, ты же обещал нас познакомить?

– А вот!

Домовой махнул рукой. Посуда исчезла со стола вместе со скатертью и остатками еды, а возле пустующего места, предназначенного хозяину дома, появилась женская фигурка. Ладная, ростом чуть поменьше Аркадия, с тёмно-каштановой длинной косой и весёлой улыбкой, она обвела всех собравшихся взглядом серых глаз и поклонилась…

– Прошу любить и жаловать, жена моя, Мелания Афанасьевна! – гордо возвестил домовой. – Кухня теперь её вотчина, и сад тоже, ну, а мне остальное.

– Остальное – это что? – въедливо спросил Стас.

– Вот сегодня буду крышу чинить и трубы каминные прочищать.

– А помощь не нужна?

Аркадий Феофилактович открыл было рот, чтобы сказать, что от такой помощи как бы хуже не стало, но посмотрел на умоляюще сложенные руки Барбары, на откровенную Катину ухмылку и ответил степенно:

– Помощь – дело хорошее. Идите к себе, переоденьтесь в старое, и поговорим о технике безопасности.

Сразу после завтрака Софья поблагодарила чету домовых и исчезла.

Суржиков вздохнул, вставая:

– Спасибо! Если что, я буду в кабинете.

Отчего-то ему ужасно не хотелось заниматься расследованием, связанным с театром. То есть, понятно, отчего: это был другой мир, когда-то родной, единственно возможный, а теперь утраченный. И то, что все, кто остался внутри этого мира, на что-то ещё и жаловались, казалось ему ужасной несправедливостью. «Соберись, тряпка!» – сурово приказал себе Владимир, уселся за рабочий стол и разложил на его зелёном сукне все вчерашние записи.

Что-то же зацепило его вчера, чего не должно было быть. Или наоборот, не было чего-то, непременно долженствующего присутствовать за кулисами?

Гвоздь Эдуарда Тихорецкого, примета грядущего успеха, пропал пятого марта.

Бальное платье Золушки, испорчено двадцать первого.

Старые афиши в гримёрке Осипова-Нахимзона, густо исчерканы чернилами. Девятое апреля.

«Счастливые» туфли Саши Золотова… Видит Терпсихора, обуви этой давно пора было на свалку, Суржиков помнил их ещё с тех пор, как пришёл служить в театр драмы и комедии. И Саше об этом говорили не один раз, но он упрямо выдвигал нижнюю челюсть и отвечал: «Да я без них ни одного танца вам не сделаю!». Поскольку был Золотов непревзойдённым комиком, и танцевальные репризы в его роли вставлялись обязательно, спорить с такими доводами было невозможно. Туфли отправлялись в починку.

Исчезли они двенадцатого апреля.

Так, что ещё?

Суржиков просматривал листы с записями один за другим и хмурился всё больше. Не было у происходивших неприятностей ничего общего, кроме места действия. Разные дня недели, разные пьесы, разные актёры…

Минуточку.

Актёры разные, а постановщик?

Достав чистый лист бумаги, Влад нарисовал таблицу: дата, пьеса, ведущие исполнители, режиссёр. Потом внёс в неё данные с разных листков и, удовлетворённый, откинулся на спинку кресла. Вот оно!

Во всех случаях спектакли ставил новый молодой режиссёр, приглашённый из театра имени Щукина, Витас Лейтис. Под его руководством шли четыре пьесы, пятой должен был стать «Макбет».

Четыре пьесы, девять неприятных случаев за три месяца. Получается, что искать злодея надо среди окружения Лейтиса.

Тут взгляд Суржикова зацепился за отложенный в сторону листок: ну да, самая первая история, розовый веер Виктории Мавлюдовой. Пропал двадцать седьмого февраля, когда играли «Свидетеля обвинения». Но двадцать седьмого Витас ещё только вёл репетиции, пьесу Агаты Кристи ставил не он.

И тут Влад понял, что же мешало ему, что он заметил ещё вчера! Фраза в рассказе Мавлюдовой: «Шумно было, как в аду, я понять ничего не могу, а Варя, костюмерша моя, с ребёнком тетёшкается». Какой ребёнок, позвольте? Что ему делать за кулисами на вечернем спектакле?

Это требовалось срочно прояснить…

Посмотрев на часы, он понял, что срочность в данном случае будет относительная: репетиция начнётся в три часа дня, до неё ловить кого бы то ни было бессмысленно, а вот после… И Суржиков постановил для себя: в театр отправиться часа в четыре, а пока посмотреть, что делают мальчишки с Аркадием, и не надо ли им помочь?

Это для сыщиков Монтегрифо был подозрительным типом и фигурантом дела об убийстве и незаконном магическом воздействии. А для медиков он являлся