Единственное, что до поры до времени немного утешало Кати, – девицы надолго не задерживались. Ни одна не смогла выдержать отца больше двух недель. Потом они начинали спешно собираться и, не прощаясь, сбегали от Вернера. Но с последней девицей все обернулось иначе. Вместо того чтобы собрать манатки и исчезнуть с горизонта семейной жизни Вернера, она каким-то образом уговорила отца взять ее в жены. Явно, тут не обошлось без вмешательства потусторонних сил, в которые Кати безоговорочно верила.

В общем, с помощью тайных сил или без них, но отношения отца с дочерью испортились окончательно. И вот папаша умер, оставив все этой мерзкой русской девке. Поэтому отца Кати было не жаль, а вот мать она оплакивала. Особенно тяжело ей становилось, когда начинало темнеть. Санджай по обыкновению сидел за учебниками у себя в комнате, и трогать его в это время не рекомендовалось. В такие моменты он был плохим утешителем. Оторванный от любимой экономики, Санджай, забыв о тяжкой утрате Кати, мог наорать на нее. Поэтому утешать и развлекать себя Кати приходилось самой. К счастью, нотариус Шульц выдал Еве и Кати небольшую сумму денег в долг до получения основного наследства. На эти деньги Кати и отправлялась каждый вечер в Мюнхен, чтобы немного развеяться. Эти поездки у нее уже вошли в привычку.

Частенько Кати заходила в гости к Еве и Тому, которые теперь вынуждены были пользоваться гостеприимством Ганса. Однако на этот раз сестра с мужем собирались в театр с подругой, которую Кати терпеть не могла за отвратительную привычку все называть своими именами. Нет чтобы сказать, что у Кати редкостный цвет глаз, так она прямо в лицо брякнула, что для такого блекло-серого цвета даже художники не придумали названия. Что касается фигуры, то Кати хотелось бы услышать, что она словно сошла с картины Рубенса, а вовсе не что ей не повредила бы неделька диеты. Чем слушать такие глупости, лучше развлекаться в своем собственном обществе.

Итак, Кати натянула куртку сестры, потому что свою еще не удосужилась привести в порядок после их боевых действий у дома, где забаррикадировалась русская нахалка. Потом, вспомнив, что на улице довольно прохладно, схватила шапочку Санджая и вышла из дома. В Хайденгейме Кати все напоминало о матери, и она села на поезд, отправлявшийся в Мюнхен. Там было значительно веселей. Улицы ярко освещались, в витринах красовались тысячи соблазнительных вещей, а из маленьких кафе доносились умопомрачительные ароматы. Кати отдала должное всем этим развлечениям. Она прогулялась по улицам, съела с десяток пирожных со взбитыми сливками, зашла в кирху за святой водой: Кати считала, что языческая вера Санджая привлекает к их дому полчища разных демонов. Закончила женщина день покупкой очень красивого платья, которое сидело на ней словно на корове седло, но, упакованное в целлофан, приятно радовало глаз. Кати решила повесить его в шкаф, и пусть оно утешает ее самим фактом своего там существования. Еще она купила чудовищно вульгарный медальон размером с небольшую десертную тарелочку. Впрочем, где-нибудь при дворе Олафа Толстого веке этак в десятом он бы считался верхом элегантности. Но поскольку Кати не слишком далеко ушла от диких племен по части вкуса, то с удовольствием повесила медальон на грудь.

Прогулка заняла несколько больше времени, чем Кати рассчитывала, поэтому она едва успела к последней электричке. В вагоне было уже мало народа, и Кати впервые в жизни почувствовала смутную тревогу от мысли о том, что придется пройти пешком несколько кварталов до их с Санджаем дома. В Хайденгейме спать ложились рано, основными его обитателями были пожилые люди, уставшие от шума больших городов и решившие хоть на пенсии пожить спокойно.

– Что со мной? – пробормотала себе под нос Кати. – Сто раз возвращалась, а сегодня, видите ли, ей страшно. Возьмите себя в руки, девушка!

Выйдя из вагона, Кати снова поежилась. Мало того, что предстояло тащиться по пустынным улицам, так еще и дождь начал накрапывать. Но делать было нечего, Кати поглубже натянула капюшон и направилась в сторону дома. Мелкий дождичек как-то сразу превратился в настоящий дождь, затем в ливень. Однако стоило Кати увидеть впереди огни родного очага, как дождь почти прекратился и даже выглянула луна…

Она разглядела в окне силуэт Санджая, который внимательно рассматривал какой-то большой лист бумаги, и тут ее внимание привлек шорох в ближайших кустах. Кати посмотрела туда и замерла от ужаса. Прямо на нее смотрел Вернер. И добро бы просто смотрел, это Кати еще как-нибудь пережила бы. В конце концов не чужие ведь, может, он решил заявиться к Кати и постараться примириться с ней. Так нет же, у духа Вернера было совсем другое на уме. Он показывал ей язык и строил отвратительные гримасы, явно издеваясь над ней. Ошеломленная Кати не увидела, как в кустах блеснул ствол пистолета. Причем не игрушки, а самого настоящего оружия. Но Кати смотрела только на Вернера и была возмущена тем, что ее папаша до сих пор не угомонился, а шалит, словно малолетний ребенок. Даже когда раздался выстрел, она решила, что папаша раздобыл пугач…

– Ну уж нет! – завопила Кати. – Тебя тут еще не хватало! Никак не успокоишься, все ему шуточки! С пистолетом он! Сейчас ты у меня получишь!

И она, недолго думая, метнула прямо в лоб папаше пакет со святой водой; воду в кирхе, за неимением другой тары, пришлось налить в пакет. Святая вода папаше явно пришлась не по вкусу, он взвыл не своим, как с удивлением отметила Кати, голосом и выстрелил еще раз. Выстрел оказался настоящим, и боль обожгла левое плечо Кати. Вторая пуля просвистела у Кати возле уха, зацепив сережку и окончательно убедив девушку в том, что дело принимает совсем скверный оборот. Если духам теперь разрешается носить настоящее оружие, то живым надо сматываться куда подальше. Увы, третья пуля попала Кати прямо в грудь, и бежать Кати уже никуда не смогла. Она успела только подумать, как удивится Санджай, когда, вынужденный оторваться от своих драгоценных графиков роста и прироста, спустится вниз, чтобы посмотреть, что за стрельба.

Она упала на землю, успев увидеть, как из кустов лезут демоны с огромными глазами, рогами и светящимися в темноте пупками. После этого свет померк в Катиных глазах. А вокруг творилось нечто невообразимое. Сыщики, которых комиссар отрядил следить за Санджаем и которых Кати приняла за демонов, поняв, что дело принимает скверный оборот, решили вмешаться. К сожалению, они слишком долго медлили и, не сразу перестроившись, направили свои усилия на задержание стрелявшего. То есть выстрелы они слышали и видели, пострадавшая тоже валялась под ногами, а вот стрелка поймать не удалось. Напрасно сыщики светили фонариками, которые Кати приняла за светящиеся пупки демонов, и напрасно переговаривались по дальней связи, расползаясь по округе, преступник словно сквозь землю провалился.

Тем временем возле Кати собралась небольшая толпа. Громче всех убивался Санджай. На него просто было страшно смотреть. Непалец рыдал над телом подруги, рвал на себе волосы и бил себя в грудь, призывая всех своих богов к отмщению.

– Не надрывайся, – внезапно сказала Кати, приоткрыв один глаз.

– А? Что? – завертел головой Санджай, не понимая, откуда слышен дорогой голос.