Кант определяет его следующим образом: «…искусство есть способ представления, сам по себе целесообразный, который хотя и лишен цели, тем не менее поднимает культуру душевных сил для общения между людьми»[41]. Толстой подхватил эту идею общения, заявив, что искусство «есть необходимое для жизни и для движения к благу отдельного человека и человечества средство общения людей, соединяющее их в одних и тех же чувствах»[42]. Произведения искусства, от пещер Альта-миры до галереи «Серпентайн», обладают способностью объединять отдельных людей в группу, выявляя созвучия нашего человеческого кода с кодом другого человека.

Для Витгенштейна искусство – это часть языковых игр, образующих центральный элемент его философии языка. Все они являются попытками проникнуть в непроницаемое – разум другого. Когда и если мы сумеем создать разум в машине, созданные им произведения искусства дадут нам увлекательный способ постижения того, как машина ощущает свое существование. Но пока что мы далеки от создания кода, обладающего сознанием.

В конечном счете искусство есть выражение свободной воли человека, и, пока компьютеры не обзаведутся чем-то подобным, в произведениях искусства, созданных компьютером, всегда можно будет проследить проявления человеческого желания творить. Даже если программа приводится в действие некими ключевыми словами, которые она видит в твиттере, нельзя сказать, что алгоритм самостоятельно решил, что он должен прореагировать на них. Эта реакция была запрограммирована в алгоритме его автором. Желание творить по-прежнему сохраняется в разуме человека, даже если этот разум не знает, когда именно будет произведен сам акт творчества.

Однако современные взгляды на искусство ставят под сомнение, представляет ли оно вообще что-либо. Не большее ли отношение оно имеет к политике, власти и деньгам? Те, кто называет нечто произведением искусства, дают определение искусству. Если Ханс Ульрих Обрист решит выставить в галерее «Серпентайн» некую коллекцию работ, то благодаря тому авторитетному положению, которое он занимает в мире искусства, многие воспримут эти произведения так, как, возможно, не восприняли бы без метаданных одобрения этих объектов куратором.

Современное искусство во многом предполагает восприятие уже не эстетики и мастерства Рембрандта, Леонардо и им подобных, а интересного высказывания художника о наших отношениях с миром и его взгляда на эти отношения. Дюшан устанавливает писсуар в выставочном зале – и контекст превращает утилитарный объект в заявление о сущности искусства. Джон Кейдж предлагает своей аудитории прослушать 4 минуты и 33 секунды тишины – и мы внезапно задумываемся о том, что такое музыка. Мы начинаем прислушиваться к звукам, проникающим извне, и по-новому воспринимаем их. Произведение Роберта Барри – выполненная карандашом на стене надпись печатными буквами, гласящая: «Все то, что я знаю, но о чем прямо сейчас не думаю, – 13:36, 15 июня 1969 года»[43], – заставляет зрителя разбираться с идеей отсутствия и неоднозначности. Даже работа Рихтера 4900 Farben на самом деле не имеет отношения к эстетике или его мастерству в области раскрашивания квадратов. Это политическое высказывание, бросающее вызов нашим идеям о намеренности и случайности.

Бросает ли аналогичный политический вызов искусство, создаваемое компьютерами? Если шутка показалась вам смешной, что изменится, если потом вам скажут, что эту шутку создал алгоритм? Вы над ней посмеялись – и этого достаточно. Почему же то же неприменимо к другим эмоциональным реакциям? Если какое-то произведение искусства вызовет у вас слезы, а потом вам скажут, что оно создано компьютером, я подозреваю, что большинство почувствует себя жертвой обмана или манипуляции. Но потом возникает вопрос: действительно ли мы устанавливаем связь с разумом другого человека – или же просто исследуем неизведанные территории своего собственного разума? В этом и состоит трудность познания чужого разума. В нашем распоряжении есть только то, что разум выдает вовне, так как по-настоящему заглянуть внутрь чужого разума мы никак не можем.

Как сказал Энди Уорхол: «Если вы хотите знать всё об Энди Уорхоле, просто посмотрите на поверхность: моих картин, моих фильмов, меня самого – вот это я и есть. За этим ничего нет».

Но многим кажется, что применение компьютеров в их творчестве – это всего лишь использование новых инструментов. Мы никогда не считали, что фотоаппарат обладает творческим началом: он только дает человеку новые возможности для творчества. Компьютерное искусство экспериментирует таким же образом, пытаясь выяснить, смогут ли его ограничения и возможности открыть перед нами новые направления.

Творческие твари

Раз мы собираемся исследовать творчество, лежащее за пределами человеческих возможностей, наверное, имеет смысл подумать о том, существуют ли на эволюционном древе другие виды, творческие способности которых могут сравниться с нашими.

В середине 1950-х годов зоолог Десмонд Моррис дал шимпанзе, жившему в лондонском зоопарке, карандаш и лист бумаги, и шимпанзе принялся снова и снова рисовать на бумаге линию. Вскоре Конго – так звали шимпанзе – начал работать кистями на холсте, и в 2005 году три из его творений были проданы на аукционе за 14 400 фунтов. Работа Энди Уорхола, выставленная на том же аукционе, осталась непроданной. Значит ли это, что Конго был художником? Или для этого ему нужно было осознавать, что он делает? Стимулы к творчеству исходили в первую очередь не от Конго, а от Морриса, так что этот случай на самом деле следует считать замаскированным проявлением творчества человеческого.

Некоторые из специалистов по организации зоопарков считают, что предоставление инструментов животным, содержащимся в неволе, снижает уровень стресса и помогает избежать часто возникающего у них повторяющегося поведения. Другие критиковали зоопарки за извлечение прибыли из плодов творчества животных – например, продажу полотен, написанных слонами, в магазинах при зоопарках или выставление сделанных краской отпечатков рук лемуров на электронном аукционе eBay. Животные, живущие в зоопарках, – необычная для изучения группа, поскольку среда их обитания сильно искажена. Можно ли найти примеры творчества животных в дикой природе?

Самец фогелькопского, или бурого, садовника из семейства шалашников[44] строит из травы замысловатые башни и украшает их, по-видимому принимая в процессе этой работы вполне четкие решения. Эти строения имеют практическое назначение: привлечение самки. Они говорят о наличии у самца определенных умений, полезных для семейной пары, но сами эти башни выходят далеко за пределы мастерства, которое может быть необходимо для постройки гнезда. Так можно ли считать работу шалашника творческой или же утилитарная природа его деятельности ставит его достижение под вопрос?