Но силы у Кольки достаточно, голова почти не кружится. И через два дня он начинает скучать. Не радуют ни мороженое, ни подарки, которые ему покупают тетя и дядя. Ему хочется домой. И лишь из уважения к родственникам матери он не уезжает раньше положенных двух недель.

«Хорошо бы мопед купить», — тоскливо подумал Колька. Он видел в районном универмаге мопед «Вега» и с тех пор ему часто снились и большая никелированная фара, и красный подфарник на желтом заднем щитке, и мягкое коричневое сиденье. Он представил, как садится на мопед, берется за ручки, выкручивает газ и, стреляя синим дымом, несется на глазах у приятелей по деревне.

«Эх!..» — тихо вздохнул Колька, понимая, что мопед ему никто не купит. До школы Кольке — триста шагов, до пруда с карасями — четыреста.

Словом, не радовали Кольку близкие каникулы. Он шел по деревне мрачнее тучи.

— Эй, брат, в твои годы надо смотреть вверх, а не под ноги, а то расти не будешь! — крикнул ему кто-то.

Колька уже раскрыл было рот, чтобы дерзко ответить насмешнику: «Расти ли, не расти — моя забота!», но увидел колхозного пастуха дядю Акима и смолчал. Коричневый от солнца, с затаенной смешинкой в голубых глазах, тот вызывал у мальчишек не только уважение, но и страх. Если дядя Аким заметит, что кто-то из рогатки по ласточкиным гнездам стреляет или яблоки в чужом саду трясет, тут же выломает ивовый прут или сорвет пук крапивы. Его морщинистые ладони, похожие на дощечки из темного дуба, не чувствуют ожогов. И еще ни один мальчишка не убегал от пастуха, хотя дядя Аким не очень уж скорый на ногу — ему под шестьдесят. Но есть у него Полкан — огромная черная собака. Она никого не кусала, но все мальчишки в округе ее боятся. Каждый из них знает: от Полкана не убежишь.

Едва Колька тронулся с места, как его снова окликнул дядя Аким:

— Послушай, брат, сколько тебе лет?

— Будто не знаешь, дядя Аким, — тихо сказал Колька.

— Какая же тебя тоска-печаль гложет, что ты похож на засохший сучок? — строго спросил дядя Аким.

Колька не рассчитывал на сочувствие. Он, скорее из страха, что попался в руки пастуха, из которых не так-то просто вырваться, почти со слезой в голосе пожаловался на скучную жизнь.

— Верно, житье у тебя не ахти, — согласился дядя Аким.

Такое понимание настолько тронуло Кольку, что он не удержался и рассказал пастуху обо всем, и о мопеде — тоже. Когда перевел дух, то испугался: а ну как поднимет его на смех дядя Аким да еще всей деревне о его мечте расскажет. Прозовут его «Мопедом», как прозвали Витю Манина «Жигулями» за то, что он каждое лето перед жатвой говорит: «За этот сезон я заработаю на «Жигули», а сам зиму дома просидит, телевизор просмотрит. На третий день жатвы, а то и на второй комбайн у Вити Манина ломается, и он ремонтирует его почти весь август.

Кольку даже испарина прошибла.

Но дядя Аким смотрел на него серьезно.

— Пойдешь ко мне в помощники?

— Как?.. — растерялся Колька. — Генка как же? — напомнил он про подпаска, который уже три лета подряд пас коров с дядей Акимом.

— Генка нынче штурвальным пойдет. Вырос Генка, — шумно вздохнул дядя Аким.

— А Полкан? — испуганно спросил Колька. При одном воспоминании об огромной черной собаке, которая вместе с пастухом стерегла стадо, у него душа в пятки ушла.

— Что Полкан? — улыбнулся дядя Аким. — Он работать любит. Будет твоим главным помощником. Хотя это надо заслужить. Сначала ты у него в учениках будешь.

— Это как же? — не понял Колька.

— Соглашайся, брат, увидишь.

— Боюсь я, дядя Аким, — искренне признался Колька и тут же пожалел об этом: возьмет да скажет, что трусы ему не нужны. Если все лето проработать с дядей Акимом, то можно не только мопед «Вега», а целый мотороллер купить.

Пастух внимательно посмотрел на Кольку и успокоил:

— Нравится мне, брат, что ты не самонадеянный, как некоторые. А страх у тебя больше оттого, что себя не знаешь.

Чудными показались Кольке эти слова: как это он да себя не знает! Он боится темноты, боится далеко в лес ходить — бабушка в детстве серыми волками пугала. Сейчас Колька понимает, что волк летом человека не тронет, а все равно ходит по грибы только на опушку.

Дома он первым делом рассказал обо всем отцу. Василий Петрович выслушал сына без улыбки, поднялся с дивана, плечистый, плотный, ступил вправо, потом — влево, поскольку довольно просторная комната для него была тесной, почти игрушечной, и сказал:

— Через три дня не передумаешь — иди в подпаски. Только помни: среди сезона сбежишь — нашу фамилию опозоришь.

Мать, невысокая, юркая, едва узнала о намерениях Кольки, заметалась по комнате, запричитала:

— Лучше сразу откажись, сынок. Поедешь в лагерь, отдохнешь по-человечески, потом — в город, жизнь посмотришь… А так пробегаешь все лето за коровами, да еще боднет какая-нибудь!

Она живо представила, как, опустив рога, бежит за Колькой корова, и прижала его к себе.

— Не пущу, сынок, не пущу! Уж если ты из-за мопеда на такую муку решился, купим его. Только дома сиди.

У Кольки счастливо екнуло сердце: вот, оказывается, как все просто! Выглянув из-за плеча матери, он наткнулся на улыбку отца и увидел себя как бы со стороны: его жалели, словно несмышленого первоклассника, а он уже в шестой перешел. И освобождаясь от рук матери, хмуро заметил:

— Я не только из-за мопеда иду…

— Что же, сынок, еще тебе надо? — концом фартука вытирая глаза, спросила мать.

— Я же сказал, что не из-за мопеда! — упрямо повторил Колька.

— Ну, хоть годик еще отдохни…

Мать с какой-то отрешенностью покачала головой и с горечью всплеснула руками:

— С таким дневником — без единой тройки — и в подпаски! Знаешь, кто раньше в них шел? Кого из школы за двойки да за хулиганство выгоняли. И вообще, в деревне узнают, подумают, что мы тебя из-за денег послали. Решено: покупаем тебе мопед и едешь в лагерь.

— Обожди, мать, — поморщился Василий Петрович. — Чего же тут стыдиться, если сын работать хочет? Главное, чтобы не сбежал…

— Если сбежит, я этому только рада буду! — Мать притопнула ногой и, подбоченившись, вышла на середину избы. Она всегда так делала, если сильно сердилась.

— Да ладно уж, ладно, — примирительно проворчал отец, — до первого выпаса еще месяц, поди. Еще раз десять передумает.

Колька