сын не застудился с непривычки. Колька натянул резиновые сапоги, свитер, повесил на шею фляжку, а на локоть, как это делал дядя Аким, надел свитый кольцами кнут.

— Вот тебе рюкзачок с провиантом, — отец накинул ему на плечи лямки рюкзака, осмотрел сына со всех сторон. — Ну, с тебя хоть картину пиши.

— Все бы тебе шутить… — хотя замечание отца и польстило, Колька насупился. — Пора мне…

— Рано, еще. Темень на улице! — встрепенулась мать. — Дядя Аким пойдет, услышим.

— У нас с ним особый уговор есть. — Колька поглубже нахлобучил кепку и вышел на крыльцо.

Холодный белый туман, наползавший от речки, густой пеленой, укрывал огород и соседние дома. Деревня еще спала. И казалось, что вокруг — ни одной души. Колька прислонился к перилам, поежился от сырости, заползавшей под фуфайку, и сторожко прислушался к чуткой предутренней тишине. В огороде сорвалась с ветки проснувшаяся пичужка, и несколько крупных капель росы сочно шлепнулись о мокрую землю.

Опасаясь, что не услышит заветного звука пастушьего рога, Колька, бесшумно ступая, спустился с крыльца и вышел на дорогу. Словно рельсы, серели на ней две наполненные водой колеи.

«Дядя Аким не должен проспать… Может, выпас отменили?» — встревожился Колька.

Он подошел к окнам дома, провел пальцами по мокрому голубому наличнику и испуганно отшатнулся — до того резким и пронзительным был скрип. После него тишина стала еще более глубокой, почти осязаемой.

Вдалеке, похожий на крик ночной птицы, возник голос пастушьего рога.

«Он!» — Колька до звона в ушах вслушивался в наступившую тишину.

Рог пропел легко, раскатисто:

Ты заря ль моя, зорюшка…

Зорюшка вечерняя,

Солнышко восхожее…

Колька не раз слышал эту старинную русскую песню от дяди Акима, но утром, на улице, она звучала по-иному, и он невольно заслушался.

В голосе рога появились нотки озабоченности; он дважды повторил:

Высоко всходила,

Далеко светила…

«Он же меня зовет!» — вспомнил Колька, что по уговору должен ответить. Дядя Аким не услышал его рожка, вот и обеспокоился.

Колька прижал мундштук рожка к губам и, опасаясь, как бы не дать петуха, подхватил песню:

Высоко всходила,

Далеко светила —

Через лес, через поле,

Через синее море…

Рог дяди Акима обрадованно загудел:

Там лежала жердочка,

Жердочка еловая,

Досочка сосновая.

По той жердочке

Никто не хаживал…

Деревня ожила: заскрипели петли дверей, замычали коровы, которым не хотелось покидать теплый хлев в это раннее студеное утро.

— Коля, ты за Ночкой в оба глаза смотри, — сказала мать, похлопывая по боку черную корову с белой звездочкой во лбу.

Ночка остановилась, удивленно склонив голову набок, посмотрела на Кольку, трубившего в рожок. Наверное, не признала, осторожно обошла и остановилась прямо в луже, посреди дороги.

— А ну, пошла! — Колька строго прикрикнул на Ночку.

Она узнала его голос и ответила недовольным мычанием: чего раскричался, как хозяин? Мал еще!

Из пелены тумана одна за одной выплывали коровы. Сотрясая округу, заревел бык Орион. Колька выронил рожок из рук и опрометью кинулся к крыльцу.

— Эй, пастушок, куда же ты? — засмеялся отец, наблюдавший за сыном из распахнутого окна.

Орион, похожий на черную каменную глыбу, тяжело вывалился из тумана. Его боялись не только ребята, но и взрослые. Однажды он незаметно подошел к колхозному сторожу, когда тот воду из колодца доставал, и вместе с ведром перебросил его через колодец.

Орион посмотрел в сторону Кольки, копытом ковырнул землю и прошел мимо.

— Здорово, брат! — раздался звучный голос дяди Акима. — Ты Орионки не бойся: у тебя же кнут в руках.

Колька покрепче сжал ременной кнут — про него он от страха совсем забыл, и сбежал с крыльца.

— Привет, дядя Аким, — сказал из окна Василий Петрович. — С таким помощником все стадо растеряешь.

— Это мы еще посмотрим, — пастух ободряюще подмигнул Кольке. — Твой отец, поди, забыл, как у меня в подпасках бегал и сапоги в болоте потерял…

— Тоже выдумаешь, дядя Аким, — смущаясь, что его выставляют перед сыном в таком неприглядном свете, поспешно вставил Василий Петрович.

— Он коряги испугался, — с улыбкой продолжал дядя Аким, — и так драпанул, что из сапогов выскочил.

Колька и дядя Аким шли по деревне. Хозяйки выгоняли коров на дорогу и каждая просила:

— Ты уж, Аким, за моей-то присмотри.

Пастух согласно кивал.

— Не пропадет. У меня теперь зоркий глаз в помощниках.

Хозяйки с недоверием смотрели на Кольку. Тот чувствовал себя под их взглядами неловко и старался поскорее прошмыгнуть мимо.

Первый выпас

В поле туман уже рассеялся. Его белые лоскутья висели только на кустах ивняка да лежали в неглубоких ложбинках. И тут, на просторе, Колька увидел все стадо, огромное, беспокойное. Выйдя за околицу, коровы, овцы, козы, ошалевшие от свободы, стали разбредаться.

— Заходи, брат, с левого фланга, — приказал дядя Аким. — Уведем их поближе к лесу, чуток успокоятся. Тут они дом чуют.

Колька побежал, то и дело посматривая на Ориона, который, как ему казалось, тоже косил в его сторону. Недобрым светом горели глаза могучего быка. У Кольки даже такое подозрение возникло: Орион ждет, когда они останутся один на один.

Комолая корова Милка оглянулась — сзади никого не было. Она радостно замычала и кинулась к деревне.

— Куда! — наперерез ей бросился Колька. Занес кнут, чтобы хлопком напугать корову, носком резинового сапога зацепился за кочку и упал. Перекинувшись через плечо, алюминиевая фляжка больно ударила по затылку.

Кольке не хотелось подниматься с земли. Он понимал: корову теперь не догонишь, и ему было стыдно, что просмотрел ее. Сбоку шумно прокатился черный лохматый шар.

«Полкан!» — обрадовался Колька и встал на колени.

Собака бежала не вдогонку за Милкой, а чуть вбок. Когда она обошла корову, то резко свернула к дороге и ожидающе замерла на обочине.

Не добежав метров тридцать, Милка остановилась и настороженно посмотрела на Полкана. Тот, словно бы нехотя, пошел ей навстречу. Корова неуклюже развернулась и побежала к стаду.

«Ишь, какой умный!» — подумал Колька.

Стадо вышло на пригорок, поросший редкими кустами шиповника. На солнцепеке уже вовсю зеленела молодая трава, и в холодное туманное утро ее зелень казалась неестественно яркой. Коровы тянулись за травой, жадно щипали ее и, словно укалываясь о нежные стебельки, громко фыркали.

Колька поискал глазами дядю Акима, но не нашел. Мимо