ни украсить славой, так же, как мишура не может сделать звезды ярче, а карминовая краска сделать розу красивее. Я вскочил на ноги, кровь моя запылала, глаза загорелись, я прижал ее, не сопротивлявшуюся, к своей груди. Когда она в изумлении подняла глаза, я наклонился, поцеловал ее в губы и воскликнул:

— Нет, клянусь сверкающим мечом Армена, ради твоего же блага, я не выполню твою просьбу! Вместо этого я дам тебе справедливость и верну твое наследство, и в этот самый день твоя гордая сестра признает твои права перед судом Соломона, или, клянусь священной сталью, в Сабее будет только одна царица и она будет править со мной! Что? Разве ты не помнишь, милая, как две тысячи лет назад во времена могучего Нимрода мы шли бок о бок к победе через разбитые легионы Ашшура? Разве ты не видела, как он пал под моим копьем, и можешь ли ты сомневаться, что я смогу вернуть твой трон и защитить его и тебя от всех тиранов земли?

Она выскользнула из моих объятий, отскочила на шаг и, прижав руки к вискам, уставилась на меня дикими, испуганными глазами, приоткрыв рот. Какое-то мгновение она задыхалась, а потом воскликнула:

— Мой господин Терай, что за странные и страшные слова ты произнес? Две тысячи лет назад? Кто ты и кто я? Да, конечно, я помню — и все же нет! это может быть только сном, ибо такого не может быть! Я никогда не видела тебя до того дня в тронном зале Тиглата. Армен? Нимрод? Нет, эта загадка слишком трудна для меня, и я не хочу никакого трона, кроме места у твоих ног. Кто я, как не рабыня моего господина? Пусть со мной будет так, как этого хочет мой господин!

С этими словами, ошеломленная и испуганная, она вернулась в мои объятия и стояла, дрожа, а ее вновь пробудившееся сердце трепетало у моей кольчуги.

Глава 9. Перед троном Соломона

В этот момент кто-то хлопнул в ладоши за занавесом, закрывавшим вход в комнату. Я раскрыл объятия, проклиная несвоевременного гостя, а Цилла отскочила от меня и вновь накинула вуаль. Я крикнул: «Войдите!» — и домовладелец Бен-Хамад с поклонами и извинениями за то, что нарушил покой моей светлости, сообщил, что один из царских вестников ждет меня во дворе, желая передать послание.

Я велел Бен-Хамаду привести его. Расскажу об этом кратко, так как вопрос был пустяковым. Вестник принес послание от царя, который думал, что я прибыл как посол Тигра-Владыки, и поэтому приглашал меня на аудиенцию в Зал суда Дома ливанского леса. Я быстро устранил недоразумение в отношении меня, но, решив не упускать случая, отослал вестника с подарком, так как в те дни (как и в наши) никто ничего не получал даром, и велел просить для меня аудиенции, так как у меня было очень загадочное дело, в котором я искал света мудрости Соломона.

Не прошло и часа, как он вернулся с другим посланием, в котором меня самым учтивым образом приглашали к царю. Тем временем я вызвал свою стражу из двадцати человек, все хорошо вооруженные и верховые. Наши с Циллой лошади стояли наготове во дворе. По моей просьбе, Цилла нарядилась в самые богатые одежды и надела самые дорогие украшения из золота и драгоценных камней, которые я щедро накупил ей, и, когда мы ехали во дворец, на улицах Салема не было более великолепных фигур, чем мы двое.

Царский дворец располагался за городом, на холме к западу напротив горы Сион, на которой стоял меньший по размеру дворец его отца Давида. Широкая, прямая, пологая дорога вела из долины к крыльцу, и, когда мы достигли подножия склона, послышался рев серебряных труб и крик, который бежал по толпе, выстроившейся вдоль дороги:

— Царь, царь! Дорогу царю!

Я оглянулся и увидел отряд царской гвардии, скачущий галопом по дороге, ведущей от загородного дворца Эдма. Я скомандовал своей охране, мои люди выстроились на повороте дороги, по десять человек с каждой стороны от нас с Циллой, и вскоре мимо проехал царский поезд. Первыми скакали две сотни вооруженных всадников, одетых в тирский пурпур, бронзу и золото, с густо посыпанными золотой пылью длинными развевающимися волосами, блестевшими на солнце.

Следом проехали два небольших отряда охраны, а за ними — две колесницы в ряд. Ближайшая ко мне была из резного полированного кедра, с золотым полом и пурпурным балдахином на серебряных столбах, запряженная тремя молочно-белыми лошадьми чистейшей арабской породы. В ней восседал Соломон в роскошном одеянии, увенчанный золотой тиарой, на которой торчали три коротких золотых рога. Рядом в украшенной золотом колеснице из слоновой кости, запряженной тремя яркими гнедыми, также под пурпурным балдахином на сиденье из слоновой кости, обтянутом пурпуром, возлежала сама копия той, что сидела, скрытая вуалью и дрожащая, на лошади рядом со мной.

С моих уст сорвался крик, который, к счастью, затерялся в радостных криках толпы, и когда Соломон и Царица юга проезжали мимо, я выхватил огромный меч и отсалютовал им, как мы обычно делали в Армене. Солнце сверкнуло на белом сверкающем клинке, так что он стал похож на столб света в моей руке, и царь с царицей вздрогнули, когда непривычная вспышка попала им в глаза. Оба подняли головы, царица, прикрыв глаза рукой, с любопытством взглянула на меня и на женщину в вуали рядом со мной, и через мгновение процессия уже взлетела на холм.

Мы двинулись за ними более медленным шагом и спешились у крыльца, дожидаясь очереди. Моя взятка сослужила свою службу, так как глашатаи первым выкрикнули мое имя, и, взяв Циллу за холодную, дрожащую руку, я провел ее через крыльцо в огромный вытянутый зал приемов. На полу была полированная мозаика, сияющая сотнями оттенков цвета, стены из безупречного мрамора, крышу из резного полированного кедра поддерживали кедровые колонны, покрытые золотом и увенчанные капителями из чистого золота, изображавшими гранаты.

В конце зала, в окружении блистательного двора и посланников из половины царств мира восседал Соломон на знаменитом троне из слоновой кости и золота с двумя огромными медными львами по бокам. К трону вели шесть ступеней из кедра, покрытого серебром, и на концах каждой ступени стояли еще два медных льва. В кресле из слоновой кости, стоявшем рядом с троном, сидела сияющая красотой и поражающая совершенным сходством с Циллой Царица юга, которая, как известно, пролетела по сцене истории как безымянная тень посреди славы Соломона.

Нас