И со всей силой своих мощных рук передвинул кость, а потом тщательно прощупал, убеждаясь, что она встала правильно.

— Думаю, это чистый перелом, — сказал он. — Однако при стольких повреждениях удивительно, что он остается живым спустя — сколько? семь? восемь? — дней после нападения. Очень решительный человек.

— Нападения? — неуверенно спросил Иаков.

— Что еще могло причинить такие повреждения, а не другие? — сказал Исаак, накладывая лубок на ногу. — Большинство людей после такого сильного падения, которое вызвало эти переломы, переломало бы гораздо больше костей во всех частях тела и умерло. Подумай, Иаков, какое странное расположение повреждений. Одна рука, грудь, одна нога поражены сильно, но голова и живот невредимы. Представь себе человека, лежащего на земле, прикрывающего голову руками, а живот подтянутыми коленями. Он не мог бы долго защищаться таким образом, и я думаю, что нападающим помешали до того, как они смогли его убить.

— Исаак, в твоих словах есть смысл, — сдержанно сказал хозяин дома. — Но, пожалуй, лучше пока не говорить об этом.

— Как хочешь, друг мой. Пока не будем.

Когда рука и нога были плотно забинтованы, Исаак перевязал грудную клетку для защиты сломанного ребра и объявил, что работа закончена.

— Теперь ему нужно лишь оправиться от того, что мы только что ему причинили, — сказал Исаак. — Это потребует ухода.

— Папа, кажется, он снова заснул. Я пока посижу с ним, — сказала Ракель.

— Но сейчас время обеда, — сказал Иаков.

— Пусть мне принесут чего-нибудь на тарелке. Я поем здесь.

Пациент спал несколько часов, сперва глубоко, потом очень беспокойно. Когда проснулся, Ракель дала ему попить, и он снова погрузился в беспокойный сон. Когда Исаак вернулся, пациент, будто в полусне, бормотал и негромко стонал. Исаак жестом велел дочери вести себя тихо и подсел к пациенту.

— Сеньор, вы проснулись?

— Кажется, — невнятно ответил пациент.

— Боль ощущается во многих местах?

— Да, — ответил он, — но она очень далекая. Такая далекая, что я едва чувствую ее.

— Мы вправили ваши переломы, — сказал Исаак. — Теперь они должны зажить, и вы сможете снова владеть рукой и ногой.

— Неважно, много ли боли, — сказал пациент. — Я не должен умереть. Не должен.

И снова погрузился в сон.

Когда пациент проснулся снова, глаза и речь его были ясными. Ракель послала за отцом.

— Здравствуйте, сеньор, — сказал пациент. — Вы, должно быть, врач.

— Да, сеньор. Я вправил ваши переломы.

— Помнится, кто-то недавно говорил мне это. Но я разговаривал с вами раньше, — добавил он.

— Когда я впервые вошел сюда. Иаков Бонхуэс сказал, что вы еврей-торговец. Потом вы сказали, что вы из Каркассона и страдаете артритом. Рад сообщить вам, что шок от повреждений излечил вас от артрита. Ваши суставы совершенно здоровы и гибки. Этот шок изменил также вашу веру.

— Хорошо, сеньор, признаюсь, я не еврей.

— Сеньор, это стало совершенно ясно, когда простыни не прикрывали вашего тела.

— Сеньор Иаков боялся…

— Прекрасно знаю, чего боялся сеньор Иаков, но с моей стороны бояться ему было нечего. Мне гораздо легче лечить пациента, если я знаю, кто он и что он.

— Не понимаю, почему. Разве кости ломаются не одинаково у христиан и евреев? У бедняков и богачей? У аристократов и крестьян?

— Отнюдь нет, сеньор, по многим причинам, которые я охотно обсужу с вами, когда окрепнете.

— Хорошо. До тех пор я готов вам верить. История моя довольно обычная. Я из древнего, славного рода, во всяком случае, мне так постоянно твердили. Он разорился в тяжелые времена, во время чумы, и мои предки проявили немало алчности и глупости. Они теряли деньги на каждом неудачном предприятии в провинции Руссильон.

— Нередко те, кто чувствует, что теряет власть и богатство, совершают глупости, пытаясь вернуть их, — сказал Исаак.

— В самом деле, — сказал пациент. — Вы с большой точностью характеризуете моих отца и деда. Однако не будучи таким гордым и глупым, как мои предки, я внял совету слуги и женился на дочери торговца. Поэтому достаточно богат, чтобы выплатить гонорар вам и сеньору Иакову. Кроме того, в этом новом положении я нашел жизнь достаточно приятной, чтобы хотеть продолжать ее.

— Тогда, сеньор, нужно бороться, чтобы выжить. С вами будут находиться моя дочь Ракель и мой ученик Юсуф. Выполняйте их указания. Если понадоблюсь я, они меня приведут.

— Вы кто?

— Исаак, врач из Жироны.

— О котором рассказывают чудесные истории. Я польщен, сеньор Исаак.

И пациент снова погрузился в сон.

Ракель сидела у ложа пациента почти до заката. Когда он ненадолго просыпался, уговаривала его выпить бульона, холодного мятного напитка и горького апельсинового, давала ему каплю болеутоляющего и наблюдала, как он погружается в беспокойный сон. Она неустанно двигалась, ей было жарко, она потела, глаза слипались. Наконец села и дремала на неудобном стуле, пока не появился Юсуф.

— Как он? — прошептал мальчик.

— Спит, — ответила Ракель. — Если проснется, постарайся уговорить его выпить бульона и холодного питья.

— Ты поторапливайся, — сказал Юсуф. — Семья и гости собираются во дворе.

— Ты поел?

— Конечно, — ответил мальчик. — На кухне, перед приходом сюда.

— И наверняка всего самого лучшего, — сказала девушка и пошла к другой стороне дома, рассчитывая, что у нее еще есть время смыть пот и дорожную пыль, переодеться в чистое платье, немного отдохнуть и присоединиться к остальным за ужином.

Когда Ракель нашла комнату, отведенную ей с Бонафильей, невеста все еще была там, она лежала в сорочке на кровати, глядя в потолок.

— Бонафилья, все собираются во дворе, — сказала она как можно бодрее. — Вечер приятный. — Ответа с кровати не последовало. — Может, сможем погулять с кем-то из членов семьи, — добавила Ракель. — Нам нужно выйти. Будет интересно посмотреть город, тебе не кажется?

— Не хочу гулять с этой семьей, — ответила Бонафилья, наконец вынужденная заговорить. — Не хочу сталкиваться ни с кем из них.

— Что значит — сталкиваться? — раздраженно спросила Ракель. — Они не чудовища и не убийцы.

— Не могу, Ракель. Попросишь папу извинить меня? Скажи ему, я не хочу ужинать.

— Нет, Бонафилья, я этого не сделаю. Что подумает Давид, если ты откажешься спуститься?

— Пусть думает, что угодно, — сказала Бонафилья. — Меня это не волнует, — и заплакала снова.

— С чего это ты… — начала Ракель и не договорила.