Развернувшись, он выжидающе уставился на короля Магни, словно дворф должен был, не сходя с места, родить груду мечей и боевых топоров.

Магни потерял дар речи. А когда наконец совладал с собой, то, задыхаясь, выпалил:

– Вы обращаетесь с нами не лучше, чем с собаками! Вы отказываетесь защищать нас тем самым оружием, что мы для вас производим! Не будет больше никаких поставок!

Ллейн вскочил на ноги и воскликнул:

– Хватит!

Крик обычно спокойного короля заставил собрание замолчать – по крайней мере, на время. Все обернулись к нему.

– Все вы в прошлом обращались к Штормграду, прося либо войск, либо справедливого суда… Если мы не объединимся для борьбы с этим противником, то сгинем. Штормграду нужны солдаты, оружие, лошади…

– Ха! Нам надо позаботиться о собственных королевствах! – выкрикнул Магни.

– Деритесь сами на вашей войне! – поддержал его представитель Лордерона.

Двери зала распахнулись, и в комнату ворвался Лотар. Варис отставал от него на шаг. Представители королевств развернулись, чтобы узнать, кто осмелился их прервать. Оба мужчины вспотели и были заляпаны грязью, а в голубых глазах Лотара застыло дикое, но решительное выражение, так хорошо знакомое Ллейну. Какие бы вести не принесли вошедшие, вести были дурными.

– Орки строят портал, – прямо с места выпалил Лотар, – через который планируют провести армию. Если мы не остановим их сейчас, другой возможности, скорее всего, не представится.

Двое старых друзей встретились взглядами. Между ними повис невысказанный вопрос, но представитель эльфов не замедлил его озвучить:

– Где он? – резко спросил эльф.

Его мелодичный голос стал пронзительным от гнева – и, вероятно, страха. Крутанувшись на месте так, что полы одеяния взметнулись, он снова развернулся к Ллейну. – Где защитник Азерота?

– Да! – пискнул и посланник Кул-Тираса. – Где Страж?

Тария, подавшись ближе, шепнула мужу на ухо:

– Где Медив?

Ллейн сжал зубы и глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться перед обращением к собранию.

– Я предлагаю объявить перерыв…

– Прерывайся, сколько тебе угодно, – перебил его посол Лордерона. Он и его товарищи встали. – Мы уходим.

Сквозь группу уходящих представителей Лордерона протолкался курьер и протянул Варису послание. Быстро пробежав глазами по строчкам, тот подошел к Лотару.

– Командующий, – негромко сказал он, – остатки Четвертого отступают из крепости Каменной Стражи.

– Остатки? – эхом повторил Лотар. Его лицо под слоем пота и грязи побледнело.

Поколебавшись, Варис добавил:

– Каллан среди раненых.

Ллейн услышал это и, несмотря на назревающую катастрофу, не стал мешкать.

– Бери грифона. Лети.

* * *

Лотар отдернул холщовый полог импровизированной госпитальной палатки и направился прямиком к лежащей на кровати одинокой фигуре. Глаза его мальчика были закрыты, но, как будто ощутив присутствие отца, Каллан развернулся и ухитрился приподняться на локте.

Его мальчик. Его и Келли.

Во имя Света! Мальчишка был так похож на мать, что сердце Лотара сжималось при каждом взгляде на него. Мягкие песочно-каштановые волосы, орехово-карие глаза. Глядя на него, лежащего на койке, Лотар вспомнил свою последнюю встречу с женой. Лицо его любимой было молочно-белым, под глазами глубокими тенями залегла боль. Она была такой хрупкой, его малышка Келли. Слишком хрупкой.

Лотар не заметил на тонком теле сына никаких повязок, – не было белого с расплывающимися красными пятнами, но все равно вспоминался день, когда красного оказалось много, слишком много. Каллан отделался лишь порезом на лбу. Выглядело не слишком паршиво, и все же Лотар сжал голову сына руками и повернул туда и обратно, чтобы удостовериться. Ореховые глаза Каллана – глаза его матери – почти робко смотрели на отца.

– Папа, – сказал юноша, – я в порядке. Все в порядке.

Лотар выдавил улыбку. В этих глазах не было ничего от него – лишь она одна.

– Ты заставил меня понервничать, – признал командующий.

Воцарилась неловкая тишина. Лотар попробовал сгладить все шуткой:

– Тебе следовало стать пекарем, как я того и хотел.

– Слишком опасно, – парировал Каллан. – Все эти ожоги от печей…

Лотар обнаружил, что ухмыляется. Еще малышом Каллан заявил, что желает стать солдатом. Лотар ответил тогда: «А не хочешь вместо этого стать пекарем? Подумай, сколько ты сможешь съесть пирогов!» Каллан некоторое время обдумывал его предложение, склонив голову набок – жест, настолько напомнивший Лотару Келли, что сердце сразу налилось свинцом. Затем ребенок ответил: «Ну, куча людей будет рада печь пироги для солдат, потому что они такие храбрые». А когда Лотар шутливо пожаловался, что ему никто не печет пирогов, Каллан предложил отцу самому стать пекарем.

Воин был удивлен и тронут тем, что Каллан помнит это случай. Он взъерошил сыну волосы – неуверенно, потому что делал это нечасто – и огляделся. Он был так сосредоточен на сыне, что не сразу сообразил – в палатке, кроме Каллана, нет других раненых. По спине пробежал холодок.

– Где остальные из вашего отряда?

Каллан покачал головой.

– Но они не могли все погибнуть!

– Большинство они забрали живыми, – ответил Каллан. – Они… люди говорят, что они нас едят…

– Нагоняют панику, – буркнул Лотар, хотя реальность, ожидавшая пленников, была, возможно, еще хуже.

Каллан чуть вздрогнул, услышав в голосе отца жесткие нотки, и Лотар постарался смягчить тон:

– Такие же байки ходят о любом противнике в любой войне. Не волнуйся, сын. Мы их вернем.

Юноша тут же сел прямо, как будто готов был прямо сейчас сорваться с места. Лотар положил руку ему на грудь.

– Не будь таким торопыжкой.

Он разгладил смятую форму Каллана, как делал, когда тот был совсем маленьким, и мягко добавил:

– Ты все, что у меня есть.

Каллан какое-то время терпел, но потом сжал отцовскую руку жестом благодарности и в то же время отказа. Лотар убрал ладонь.

Лицо юноши в эту секунду казалось до странности взрослым: лицо того, кто успел повидать слишком много.

– Папа. Я справлюсь. Я солдат.

Лотар подумал о той необузданной ярости, что орки проявили во время нападения. Он представил, как его деликатный, немного робкий сынишка сражается за свою жизнь с этими чудищами-переростками, потрясающе сильными и невероятно быстрыми для своих размеров.

«Скажи ему, – подумал он. – Скажи, что он храбр – возможно, храбрее, чем был ты в его лета».