помещение. «Призраки», – убеждала я себя, считая, что рассуждаю вполне здраво. Не было сомнения, что привидения наверняка спускаются к нам с третьего этажа, где днем отсыпаются (завернувшись в простыни), а потом, по ночам, развлекаются тем, что примеряют имеющуюся в магазине одежду, шипя от потустороннего возбуждения и с легкостью просовывая свои фантомные конечности в рукава и штанины.

Вот так и проходило у меня то лето; я беседовала с бродягами в Пикадилли Гарденз, покупала себе на ланч спелую клубнику с тележек уличных торговцев, охлаждала разгоряченную голову, прижимаясь лбом к бронзовой решетке на двери грузового лифта, а когда Дафна начинала бранить меня за очередную неудачу, я помалкивала и только горестно вздыхала: мол, постараюсь исправиться, но потом втайне мстила: хорошенько прицелившись, давала проклятым костюмам с волосатой пелериной хорошего пинка, а после еще и жестоко их «пытала», тугим узлом стягивая штанины брюк на крючке вешалки. Но в присутствии Дафны я была сама покорность. Мне вовсе не хотелось, чтобы на мою мать обрушился очередной водопад ядовитой женской зависти; эта зависть будет незримо, но злобно скалить зубы при виде маминых изящных щиколоток и игривых каблучков, а я вскоре и так уеду отсюда и буду бродить по улицам Лондона.

Но чем ближе был сентябрь, тем сильней меня беспокоили эти ежедневные подсчеты. Каждый раз нам удавалось как‐то свести воедино утренние и вечерние списки, лишь написав в конце колонки «платья и жакеты», что «15 изделий возвращено», однако же мне, сколько бы я ни ползала чуть ли не на брюхе, приводя в порядок и подсчитывая непроданные комплекты, ни разу этих «15 возвращенных» обнаружить не удалось. «Знаете, – сказала я Дафне, – вот мы, подводя итог, всегда пишем «15 возвращено»? А где они, эти 15?» Но Дафна только плечами пожала: «Там же, где весь возвращенный товар». Мы беседовали у нее в кабинете, жалком закутке с острыми углами, отделенном перегородкой от торгового зала. «Но где именно? – упорствовала я. – Я никогда этот возвращенный товар не видела».

Дафна сунула в рот сигарету и одновременно одной рукой вытащила из стопки нужную страницу со списком вещей, хранящихся на складе, а второй схватила подтекающую шариковую ручку и, выдохнув тонкую струйку дыма, обернулась ко мне и спросила: «А ты еще не куришь? Не поддаешься, значит, искушению?»

Пару раз мне было даже интересно: зачем люди стараются заманить тебя в ловушку новых пороков? Дома‐то у нас все были настроены против курения весьма воинственно.

«Да я даже как‐то и не задумывалась… – пролепетала я, – и потом… если у тебя родители не курят, так и ты… Во всяком случае, дома мне бы в любом случае курить было нельзя: сигаретный дым очень вреден моему младшему брату».

Дафна с изумлением на меня посмотрела. Потом как‐то странно хмыкнула, а может, икнула и вдруг громко расхохоталась и заявила: «Что? Мать твоя дымит, как каминная труба! То и дело на перекур бегает! И во время обеденного перерыва тоже курит! Неужели не замечала? Да нет, ты должна была это заметить!»

«Нет, я никогда не замечала», – сказала я и почувствовала себя в очередной раз обманутой. Капля чернил упала c ручки Дафны. Она смутилась: «Может, зря я тебе об этом сказала?»

Но я заверила ее, что все нормально, что я всегда приветствую любую информацию из любого источника.

А Дафна, холодно и с явным подозрением на меня глянув, спросила: «А с чего это сигаретный дым так уж вреден твоему брату?»

Я не ответила и, посмотрев на часы, сказала с улыбкой: «Мне пора миссис Сигал на ланч отпустить». После чего я вернулась в торговый зал, убеждая себя, что все это ерунда, просто крошечная бытовая ложь. Маленький обман с чисто прагматической целью. И даже забавный, пожалуй. Особенно в этот момент. И тривиальный, как укол иголкой при шитье.

Однако в тот же день ближе к вечеру я все же предприняла попытку отыскать эти «15 возвращено». Я, как крот, рыла проходы в лишенном света пространстве подсобки, то и дело больно ушибая пальцы ног о торчащие углы каких‐то полусгнивших коробок неизвестного происхождения и предназначения. Те коробки, которые я сама укладывала и обвязывала бечевкой, Дафна, как оказалось, так никогда и никуда не отправила, и они остались гнить в этой общей свалке никому не нужных вещей, а проволочные вешалки, словно пытаясь из этих коробок выбраться, то и дело впивались мне в голени. Наконец, сдвинув в сторону груды тяжеленного зимнего барахла и то и дело отпихивая падавшие на меня откуда‐то бесчисленные «ламы», я добралась до самого дальнего угла. «Подай мне заступ и железный лом!» [16]

Но я так ничего и не обнаружила. Я поднимала каждую вещь за воротник и рассматривала швы снаружи и внутри, вглядываясь в этикетку; если же мне не удавалось вытащить что‐то из общей кучи, поднять и рассмотреть на весу, то я разрывала пластиковую оболочку у горловины и старалась все же непременно прочесть этикетку; да, мне встречались вещи, которые, безусловно, могли быть отнесены к категории «платья и жакеты», но все это были не те «платья и жакеты», которые я искала. Тех «пятнадцати возвращенных вещей» мне так и не удалось нигде обнаружить, и я стала понемногу пробиваться назад, к выходу на воздух. Назад я не оглядывалась. Я даже нацарапала у себя в блокноте: зеро, нуль, ничто. Ни хрена, как говорят мужчины. Никаких «возвращенных» платьев и жакетов. А они вообще‐то когда‐нибудь существовали в природе? Неизвестно. Мне представлялось, что эти «пятнадцать возвращено» некогда были вызваны в нашу реальность с помощью колдовства, чтобы в какой‐то момент прикрыть недостачу, или чью‐то преступную небрежность, или попросту кражу, и это заставило все дальнейшие подсчеты встать на колени и слезно молить о пощаде. Эти «15» были просто фикцией, возможно, весьма древнего происхождения; во всяком случае, куда старше самой Дафны. И служила эта фикция как бы мостиком, перекинутым в реальную действительность. И рассказ о пресловутых «15 возвращенных изделиях» – это обыкновенный миф в пересказе какого‐то идиота; миф, к которому и я невольно прибавила пару собственных фраз.

Вынырнув из этих чудовищных залежей непроданного барахла, я устало плюхнулась прямо на пол. Было три часа дня – мертвое послеполуденное время, сумрачное и сонное, когда в пределах видимости нет ни одного покупателя. Вещи на стойке, обвисшей из-за недостаточного внимания и ухода, висели жалкими лохмотьями. В длинном зеркале примерочной я разглядела у себя на щеке грязное пятно, а уж в сандалии мои здешняя ядовитая пыль буквально