– Думаю, мы должны попробовать, – добавила Дженни. – Ничего особенного мы не потеряем, а приобрести можем многое. Кроме того, мне кажется – Вайоминг гораздо лучше подходит для того, чтобы зачать и выносить ребенка. Здесь, в Нью-Йорке, мне покоя не дадут – я так и буду носиться с консультации на консультацию, пока не свалюсь. А в Мьюзе жизнь куда спокойнее, не так ли?.. Нет, Билл, я считаю, мы должны попытать счастья. Быть может, на новом месте у нас все получится!..

Пока она говорила это, в ее глазах стояли слезы, но она пыталась улыбаться, и Билл сумел по достоинству оценить жертву, которую она приносила ради него, ради их любви, ради ребенка… А Дженни действительно считала, что раз она любит Билла, то должна поступиться своими интересами. В конце концов, он с самого начала старался сделать все так, как лучше для нее, и не его вина, что в Нью-Йорке не нашлось ни одной вакансии священника, которую он мог бы занять. Теперь была ее очередь сделать что-то для Билла, и она хотела это сделать. Кроме того, Дженни – как она только что сказала – не собиралась принимать никаких необратимых решений. Она всегда сможет вернуться, если на новом месте что-то пойдет не так.

– Это очень великодушно с твоей стороны, Дженни, – ответил Билл. – И все-таки я пока ничего не буду им отвечать. Давай ты еще раз как следует подумаешь, а потом скажешь мне окончательно, договорились? – добавил он серьезно. – И еще: я не стану ловить тебя на слове и настаивать, если ты в конце концов ответишь «нет». Может быть, у тебя сегодня был не самый удачный день, вот ты и решила все бросить и уехать куда-нибудь подальше. У каждого бывают такие дни, когда мнится, что все надоело, но… Так дела не делаются. Подумай хорошенько, ладно?

Он говорил серьезные, правильные слова и при этом смотрел на нее с такой надеждой, что Дженни не выдержала и, крепко обняв его за шею, расхохоталась.

– Мне ничего не надоело, а главное – мне не надоел ты! Неудачный день здесь ни при чем, просто у меня замечательный муж, и я хочу, чтобы он был счастлив. В любом случае ты имеешь право хотя бы попробовать жить так, как мечтал, а я, твоя верная жена, не могу тебя оставить. Кто знает, быть может, мне даже понравится в этом твоем Мьюзе?!

Говоря начистоту, Дженни не могла даже представить, как она будет жить в этом диком захолустье, но ради Билла готова была попробовать. С ее стороны это было настоящим самопожертвованием, но в нем как раз и проявлялась ее великая любовь к нему, и Билл все отлично понимал. В то же время ему не хотелось, чтобы из-за него Дженни отказалась от своей работы и от всего, чего она сумела достичь. Для нее это было слишком важно, а Билл не собирался ломать ей жизнь только потому, что, кроме Вайоминга, другого места для него не нашлось.

– И все-таки подумай, Джен, ладно? Не спеши – время у нас есть. И если ты передумаешь и решишь остаться – мы останемся, о’кей?

– О’кей. – Дженни снова поцеловала его, а на следующий день позвонила матери и все рассказала. Элен, разумеется, забеспокоилась. Ситуация живо напомнила ей собственную юность.

– Примерно так же я полагала, когда соглашалась ехать в Питстоун с твоим отцом, – сказала она. – Тогда мне тоже думалось, что я поступаю правильно, но… Все оказалось гораздо хуже, чем я могла себе вообразить. Конечно, говорить так, наверное, неправильно, но, если бы твой отец не погиб, мы бы сейчас прозябали в нищете. Первые три года в Питстоуне мы едва сводили концы с концами, и это было ужасно. Кроме того, раньше я никогда не жила в провинции, а Питстоун – это самая настоящая провинция в худшем смысле этого слова, – и мне казалось, что я буквально похоронена заживо. И если бы не страховка, которую оплачивал твой отец, мы бы с тобой там и остались…

На своем веку Элен хлебнула горя и не представляла, как ее дочь будет жить в каком-то захолустном Мьюзе, который не на каждой карте отыщешь. В Нью-Йорке Дженни вращалась в мире высокой моды, среди знаменитых кутюрье, художников и манекенщиц и при этом сама была достаточно известна, а главное – востребована. Что она будет делать в Мьюзе? Сидеть у очага, дожидаясь возвращения мужа, да проливать горькие слезы, оплакивая увлекательную, интересную работу, которой лишилась?

– Билл сказал, что для начала мы можем перебраться туда на год. Если мне не понравится, мы вернемся. – Дженни изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал уверенно, но на самом деле она очень боялась того, что ждало ее впереди. Мать разделяла ее страхи и, озвучивая их, невольно раздувала огонек паники, которому было нужно совсем немного, чтобы превратиться во всепожирающее пламя. И все же в борьбе с неуверенностью и страхом верх одержала твердая воля Дженни. Она приняла решение и не собиралась от него отступать.

– В мире моды нельзя исчезать со сцены даже на месяц, не говоря уже о целом годе, – сказала Элен. – Дожидаться тебя никто не будет. Как только ты уедешь, твои клиенты быстро найдут себе других консультантов, и тогда… В общем, если ты вдруг надумаешь вернуться, может оказаться, что твое место уже занято. Тебе придется очень постараться, чтобы восстановить хотя бы то, что у тебя было. В любом случае твой бизнес серьезно пострадает, и…

– А если мы никуда не поедем, пострадает мой брак, – решительно возразила Дженни. – Билл на пределе, я это чувствую. Он даже сказал, что, если до конца года не найдет место, ему придется вернуться в отцовскую фирму. Представляешь, чего ему это будет стоить? Нет, я не хочу, чтобы из-за меня Биллу пришлось страдать. Кроме того, эта вакансия в Вайоминге выглядит очень и очень… соблазнительно. Билл всегда мечтал о чем-то подобном – за исключением расстояния, естественно. Но ведь он, в конце концов, не виноват, что единственный приход, который нуждается в священнике, расположен не в том месте, где нам хотелось бы. А может, как раз наоборот – в том… Быть может, мне там даже понравится!

Элен слушала Дженни и не верила своим ушам. Нет, она всегда знала, что ее дочь – человек порядочный, но ей и в голову не приходило, что Дженни способна на подобное самопожертвование. Ее отвага и ее любовь были поистине неисчерпаемы, если ради мужа она готова пойти на столь рискованный шаг – да еще с непредсказуемыми последствиями. Билл тоже это понимал и был очень благодарен Дженни за то, что она для него делала. Однажды он сказал ей об этом, но Дженни даже рассердилась. «При чем тут благодарность? – спросила она. – Разве мы не одна семья? Разве мы не любим друг друга? Эх ты, а еще священник!.. Ведь даже в Библии написано «да будут двое одна плоть». По-моему, это значит, что мы всегда должны быть вместе: куда ты, туда и я. Ведь не может же быть так, что твоя правая рука скажет: «Я поеду в Вайоминг», а левая ответит: «Ну а я останусь в Нью-Йорке, потому что у меня там интересная работа». Между ними просто не может быть никаких разногласий. И мы с тобой должны вести себя так же!»

Это был исчерпывающий ответ, и Биллу даже стало немного стыдно. Дженни была совершенно права, и он больше об этом не заговаривал.

Тем временем Дженни начала готовиться к отъезду. В первую очередь она рассказала о своих планах Азайе. Вместе с помощницей они подробно обсудили, что та должна делать, чтобы сохранить бизнес, пусть и в несколько урезанном виде. Азайя, конечно, не могла полностью заменить Дженни, однако вдвоем с Нельсоном они должны были справиться. Образцы тканей, каталоги, фотографии и наброски новых моделей Дженни могла получать по почте, а свое мнение сообщать по телефону. Конечно, в этом случае о постоянном оперативном консультировании речь не шла, но многих клиентов могли устроить даже подобные советы «с задержкой». Немаловажно было и то, что таким образом Дженни оставалась в курсе событий и продолжала, так сказать, «держать руку на пульсе». Что касается февральской Недели моды, то она могла приехать в Нью-Йорк заранее, а потом снова вернуться в Вайоминг.