Еще Билл заметил, что коттедж недавно покрасили не только снаружи, но и внутри. Одна из спален была светло-голубой, остальные комнаты – белыми, если не считать кухни, с покрытыми теплой желтой краской стенами. По сравнению с остальным домом, который без мебели выглядел пустоватым, здесь было особенно уютно: обеденный и разделочный столы, буфет, холодильник, шкафчики для утвари, посудомоечная машина и плита создавали ощущение обжитого пространства.

Оглядев кухню, Билл повернулся к Клею и улыбнулся.

– Превосходно! Просто превосходно! – воскликнул он, чувствуя себя ребенком, получившим на Рождество свой первый велосипед.

– Я рад, что вам нравится. Позвоните мне, если вам что-нибудь понадобится. Кстати, я поставил в гараж одну из своих машин с ранчо. Если захотите куда-то съездить, можете ею воспользоваться, но в будущем вам придется купить свой автомобиль. При доме есть конюшня, завтра я приведу вам лошадь. Это старый горный конь по кличке Навахо: он не очень быстрый, зато отлично знает окрестности, не спотыкается и не шарахается от каждого пустяка, так что можете садиться на него без опаски. Думаю, когда выпадет снег, он вам очень пригодится.

– Спасибо огромное. – Билл с признательностью кивнул, думая о том, что члены общины хорошо позаботились о своем будущем пастыре и сделали все, чтобы он с первых минут чувствовал себя в Мьюзе как дома.

Потом Клей записал на листке бумаги свой номер телефона, а Билл снова осмотрел кухню, которая ему так понравилась, и обнаружил, что и в холодильнике, и в шкафах, и в крошечной кладовке полно еды. Кастрюли, миски, стеклянные и пластиковые контейнеры, целлофановые пакеты, даже корзины с яблоками, украшенные большими красными бантами на ручке, – от всего этого разнообразия он слегка растерялся. Увидев его изумление, Клей рассмеялся:

– Ваши прихожане будут хорошо о вас заботиться. По крайней мере, с голода вы не умрете. Ну а если серьезно, нам всем хотелось, чтобы вы почувствовали, как вам здесь рады.

При этих словах Билл едва не прослезился – до того его тронули забота и внимание людей, которых он еще ни разу не видел и которые никогда не видели его.

Потом Клей попрощался и ушел, а Билл огляделся по сторонам и от избытка чувств исполнил несколько танцевальных па. Еще раз обойдя дом, он отправился в церковь, ключи от которой Клей оставил ему, и там, преклонив колени перед алтарем, обратился к Господу с горячей благодарственной молитвой, помянув всех прихожан церкви Святых Апостолов Петра и Павла, которые так радушно его встретили. Поистине, стоило ждать так долго, чтобы в конце концов оказаться в таком гостеприимном приходе.

Вечером Билл позвонил Дженни и все подробно ей описал. Он был в полном восторге, и она сразу подумала, что они приняли совершенно правильное решение. Сама Дженни весь день звонила своим клиентам и объясняла, что временно отходит от дел, чтобы поддержать своего мужа-священника в его служении на далеком приходе. Как она и предвидела, мало кто оказался способен понять ее движущие мотивы. Большинство были откровенно шокированы и отказывались верить, что она уезжает в края, где о современной моде даже не слышали, а слово «кутюрье» принимали за ругательство.

Несколько дней спустя новости о ее отъезде попали на первую страницу «Вестника современной моды», и тут-то клиенты Дженни запаниковали по-настоящему. Трое позвонили ей и попросили подобрать другого консультанта, поскольку советов по телефону им-де будет недостаточно. Еще пятеро сказали, что во время ее отсутствия готовы работать с Азайей при условии, что Дженни будет не только как можно чаще наставлять ее по телефону, но и приезжать лично в случае форс-мажорных обстоятельств. Им Дженни пообещала, что непременно вернется в Нью-Йорк к началу февральской Недели моды или даже немного раньше, чтобы помочь наилучшим образом организовать демонстрацию коллекций. На самом деле ей было очень приятно, что хоть кто-то готов и дальше пользоваться ее услугами, несмотря на переезд, и она пообещала себе сделать все, чтобы те, кто остался ей верен, ничего не потеряли. В целом же тот факт, что часть клиентов осталась при ней, сделал ее переезд в Вайоминг менее травматичным: по крайней мере, у нее не возникло ощущения, будто она навсегда расстается с любимой работой, бросает на произвол судьбы друзей и знакомых, теряет все, чего сумела достичь. У Дженни появилась надежда на продолжение, и в оставшееся до отъезда время она усердно натаскивала Азайю, чтобы та смогла полностью заменить ее если не в творческом, то хотя бы в организационном и техническом плане. Теперь она брала помощницу на все встречи и переговоры; это нужно было, и чтобы Азайя сама вникала во все подробности, и чтобы клиенты могли сразу начать сотрудничать с ней после того, как Дженни уедет.

В последний нью-йоркский уик-энд к Дженни приехала мать, которой хотелось попрощаться с дочерью и провести с нею пару дней. Поначалу переезд в Вайоминг казался Элен слишком рискованным, но, узнав, что дочь здраво и разумно позаботилась о своем бизнесе, и увидев, как она весела и оживленна, Элен подумала, что, возможно, все сделано правильно. Ей, во всяком случае, больше не хотелось сравнивать этот переезд со своим собственным переселением в шахтерский Питстоун, где она больше страдала, чем радовалась. Немало способствовало этому и то, что Билл рассказывал о Мьюзе и его окрестностях, о церкви и о доме, в котором они будут жить. Судя по его словам, природа в Вайоминге была очень живописной, дом – удобным и красивым, люди – радушными и гостеприимными. В одном из последних писем он даже прислал Дженни фотографию их коттеджа, а она показала ее матери, окончательно успокоив Элен.

Билл тем временем развил бурную деятельность. Он готовился к своей первой воскресной службе, писал проповедь, знакомился с прихожанами, купил подержанный внедорожник, чтобы вернуть Клею его машину, и даже съездил заказать мебель в торговом центре, о котором говорил ему староста. Ее привезли буквально через два дня; она, правда, была довольно простой, без изысков, но вполне современной, сочетавшей удобство и функциональность, и Билл остался доволен. Он не сомневался, что Дженни добавит к купленной им обстановке какие-то свои штришки, которые превратят их новое жилище в настоящий уютный дом, в семейное гнездышко наподобие того, что они оставили в Нью-Йорке.

А Дженни, которой Билл прислал еще несколько фотоснимков, на этот раз с интерьерами комнат, действительно не терпелось начать обживать новый дом. Она даже отправила Биллу по почте несколько вещиц: вышитые салфетки на мебель, циновку в индейском стиле в прихожую, пару акварелей и фотографий на стены. Насколько она могла судить, в доме, несмотря на скромные размеры, было много света и воздуха, что ей очень понравилось. Даже Элен, которой она показала снимки, с ней согласилась и тут же предложила передать Биллу, чтобы он замерил окна, а она сошьет подходящие занавески из тонированного тюля. Как только она это сказала, Дженни пришло в голову, что именно так поступила бы и ее бабка, и от этой мысли ей стало тепло на душе. Она пообещала Элен, что сегодня же попросит Билла снять размеры окон, а когда он сделает это – сообщит ей в Филадельфию.

Билл тем временем приобрел для гостиной большой, удобный диван, обитый мягким бежевым плюшем, два таких же кресла и телевизор. Полы в комнатах были из твердой лиственной древесины, и он купил несколько простых вязаных ковриков нейтрального тона и почти без рисунка. Укладывая их то так, то эдак и пытаясь понять, как они лучше смотрятся, Билл поймал себя на мысли, что занимается этим с отменным удовольствием. Чувствовал он себя, во всяком случае, так, словно они с Дженни вновь стали молодоженами и только готовятся жить вместе и любить друг друга. То же самое испытывала и Дженни. Поездка с Биллом в Вайоминг представлялась ей чем-то вроде ритуала обновления супружеских обетов – они как будто снова клялись любить друг друга в печали и в радости, в богатстве и в бедности, и клялись не для проформы, а намереваясь исполнять свои обещания, по крайней мере, до тех пор, пока их не разлучит смерть.