– Эти звезды – это мои глаза, которые любуютсятобой. Луна – это я улыбаюсь тебе, дотронься до моего сердца и почувствуй меня.В этом сердце живет любовь.

– Господи, как же красиво вы все говорите! Икто вас так научил? Может, у вас есть какие-то курсы по обольщению российскихженщин?

– Валя, я не понимаю, о чем ты.

– Да это я так, о своем, о женском.

– Ты мне не веришь?

– Верю.

– Я очень сильно тебя люблю. Ты стала, каккровь в моих венах. Ты мне нужна, как птицам небо, как пустыне вода и какребенку молоко. Ты – моя луна.

– Странно так, – я не смогла не сдержатьулыбки.

– Что тебе странно?

– Странно то, что в России совсем другиеласковые обращения. Если люди друг друга любят и хотят назвать друг другаласковым словом, то они называют свою половину солнышком. А у вас не солнышко,а луна. Создается впечатление, что вы не любите солнечный свет.

– Мы любим солнечный свет, но дело в том, чтовесь мусульманский мир живет по лунному календарю. Ты должна знать, чтоявляется символом ислама.

– Символ ислама – полумесяц, – не задумываясь,ответила я.

– Верно. Так сложилось, что исторически луна –это любовь. Она играет большую роль в нашей жизни. Намного большую, чем солнце.Луна – это жизнь, а ты и есть моя жизнь.

– Теперь понятно.

– Тебе понравились мои друзья?

– Мне очень понравилась Марва. Скромная,приятная египетская девушка.

– Я рад. Завтра уезжаем в Хургаду.

Я не смогла сдержать своего восторга по этомуповоду и радостно поцеловала Валида в щеку.

– Ну, наконец-то! Я думала, что не смогу этогодождаться.

– Ты хочешь в Хургаду, потому что не любишьмою семью? – насторожился Валид.

– Я хочу в Хургаду потому, что мечтаю остатьсяс тобой наедине, – выкрутилась я.

– Я хочу, чтобы завтра, перед отъездом вХургаду, ты приготовила мой любимый супчик из чечевицы.

Подумав о том, что мне придется готовить мойнелюбимый суп-пюре, я тяжело вздохнула и предложила своему мужу другой вариант.

– Валид, а может, я тебе лучше русский борщприготовлю? Пальчики оближешь! – Вспомнив о борще, я проглотила слюну иподумала о том, что даже при упоминании о русской пище у меня не на шуткуразыгрался аппетит. – Я, правда, в Москве борщ из свинины варю…

– Свинина запрещена исламом, – с особойбрезгливостью напомнил Валид. – Я мусульманин.

– Я знаю. Но я смогу сварить борщ из другогомяса или даже из курицы. Без проблем! Я такие борщи варю! Да тебе и не может непонравиться – это же так вкусно!

– Мне не нравится русский борщ, – резкоответил Валид. – Это не мужская еда.

– А ты его ел? – окончательно растерялась я,но муж промолчал и не ответил на мой вопрос. – Как же ты его ел, если никогдане был в России?

Увидев, что муж молчит, я посмотрела на негонедоверчивым взглядом и тихо спросила:

– Или ты был в России, просто я об этом незнаю?

– Я не был в России, – резко ответил Валид. –Ты моя жена, и между нами должно быть полное доверие.

– Если ты не был в России, значит, кто-то изрусских девушек готовил тебе его здесь, – тут же сделала я заключение. – Этобыла Надя?

– Нет, не Надя.

– А кто? Валид, а у тебя до меня было многорусских туристок?

– Я не хочу отвечать на этот вопрос. Я же неспрашиваю тебя о том, сколько мужчин у тебя было до того, как ты стала моейженой.

– Если бы я знала, что на свете есть ТЫ, томне бы вообще никаких мужчин не нужно было, – сказала я и взяла мужа за руку –мы уже подъезжали к дому его родителей.

Разговор о русском борще никак не выходил уменя из головы и почему-то вызывал во мне жгучую ревность. У самого входа в домя не выдержала и укоризненно произнесла:

– И все же я в сто раз лучше готовлю русскийборщ, чем та девушка, которая тебе его когда-то варила.

– Это не мужская еда, – пробурчал муж и вошелв дом.

В предвкушении скорого отъезда в Хургаду явстала как можно раньше, собрала сумку с вещами и пошла на кухню для того,чтобы приготовить мужу его любимую похлебку из оранжевой чечевицы, напоминающуюпо вкусу гороховый суп, только более острую. Так как суп из чечевицы подаютвместе с лимонным соком, я стала тщательно мыть маленькие кругленькиелимончики, которые отличались от наших формой, и размером они были чуть больше,чем оливки.

В этот момент я почувствовала, что кто-токоснулся моей ягодицы. Я вздрогнула и увидела рядом с собой Ахмеда.

– Ты что себе позволяешь? – не удержавшись, яударила его по руке.

– Это ты что себе позволяешь? – Ахмедпосмотрел на меня таким взглядом, что меня парализовал страх. – Я буду тебятрогать сколько хочу. Скоро я буду тебя иметь. Ты забыла, что убила Мухаммеда?

– Я не специально.

– Я могу засадить тебя в тюрьму. Не заставляйменя это делать. Тебе лучше не знать, какие в Египте страшные тюрьмы.

При этом Ахмед ущипнул меня за ягодицу таксильно, что я слегка вскрикнула и залилась алой краской.

– Ты что? Больно же! Может кто-нибудь войти.

И я, действительно, оказалась права. В ту жеминуту на кухню вошла свекровь и стала проверять, как я готовлю суп. Ахмедсразу же ретировался в неизвестном направлении, а свекровь начала что-то громкоговорить на непонятном для меня арабском языке, а чуть позже она перешла накрик. Нетрудно было догадаться, что она на меня за что-то ругается. Какое-товремя я старалась не обращать на свекровь внимания, но, убедив себя в том, чтоя делаю все правильно и она незаслуженно кричит на меня, я с трудом удержаласебя от того, чтобы не ударить ее половником, и сквозь зубы спросила:

– Что вы кричите? Что вам не нравится? Вам неугодишь: все не так и все не этак. Я делаю все правильно.