Несколько волнистых облаков проплывали по небу в сторону дымовой трубы дома престарелых. Та самая синица все тенькала и тенькала где-то внизу. Я попытался найти ногами какую-нибудь опору, наконец ухватился за водосточную трубу сбоку от окна и медленно стал по ней спускаться.

Пусть Пень сам вызволяет Блэки из лап директора. Только пусть не торопится, чтобы я успел благополучно спуститься вниз. Директору наверняка понадобится пара минут, чтобы перевести дух, прежде чем броситься за мной, так что я могу не беспокоиться.

— Лассе!

Я был на полпути к земле, когда услышал голос Тины.

Она высунулась из окна. Бледная как мел. А через секунду высунулся и Асп, тоже жутко перепуганный.

— Держись крепче, парень! — крикнул он. — Я мигом принесу лестницу. И не делай глупостей!

Я посмотрел на них.

Солнце отражалось в открытом окне. Я радостно улыбнулся. Что они удумали? Решили, что я тут вечно буду висеть? Я высвободил одну руку и помахал им: пусть видят, что со мной все в порядке и им не о чем беспокоиться.

— Лассе! — крикнула Тина. — Осторожнее, ты, сумасшедший!

— Это совсем неопасно, — крикнул я в ответ, но тут труба выскользнула из моих рук.

Пижонские итальянские ботинки оказались совершенно бесполезны и заскользили по трубе, словно кто-то намазал подошвы оливковым маслом.

Пока я падал, крик Тины звучал в моих ушах.

— Не шевелись, мой мальчик, — сказал Асп. — Лежи спокойно.

Лицо его было почти таким же серым, как у Рыбной Тефтели. Учитель тревожно осматривал мое распростертое тело, пытаясь понять, не сломал ли я шею.

Но я отделался легким испугом.

Я угодил на один из недавно распустившихся густых кустов сирени, которые так холил и лелеял наш сторож. А потом соскользнул на клумбу с крокусами и посшибал их головой.

Мне повезло.

Только башка немного гудела. Могло быть и хуже. Пижонские брюки были испорчены навсегда. Ветки исцарапали мне лицо. В довершение всех бед одна нога отдалась болью, когда я попытался пошевелить ею.

— Как ты? — спросила Тина.

Она не успела отдышаться и говорила с трудом. Небось, неслась очертя голову вниз по лестнице.

— Промок немного, — ответил я.

Вчерашний дождь намочил землю, и теперь влага пропитала мои брюки. Надо было поскорей подниматься. К тому же я боялся, что директор вот-вот отделается от Блэки. Может, он уже спускается во двор?

Я осторожно встал, хотя Асп и пытался меня удержать. Он волновался, нет ли у меня внутренних переломов. Я попытался наступить на болевшую ногу, и мне показалось, что кто-то напихал в нее крапивы.

— Больно? — встревожилась Тина.

— Немного, — сказал я и состроил жуткую гримасу. — Это только одна нога. Наверное, сломана.

— Что? — Асп пришел в ужас. — Что ты сказал, мальчик?

Я подмигнул ему, так, чтобы Тина не видела.

— Эти чертовы кости торчат сквозь брючины, — присочинил я. — Боюсь, ногу придется ампутировать.

— Ты шутишь? — охнула Тина.

Но на всякий случай она обняла меня и держала, словно я в любой момент мог рухнуть на землю. Я положил руку ей на плечо и теснее прижался к ней, чтобы показать, как я искалечен.

— Ничего опасного, — заверил я. — Полным-полно людей живут с протезами и прекрасно обходятся.

Тут Асп улыбнулся.

— Пожалуй, мне следовало бы отвести тебя к школьной медсестре, — сказал он и теперь сам подмигнул мне в ответ. — Да и директор наверняка захочет с тобой поговорить. Но пока тебе нужен покой. Поэтому лучше сматывайся отсюда поскорее. Кристина, поможешь ему добраться до дома?

— Конечно, — вызвалась Тина.

— Спасибо, — сказал я.

И мы поковыляли прочь. Асп смотрел нам вслед и вдыхал весенний воздух. Мы торопились убраться поскорее. Одно было ясно. Я не собирался сразу возвращаться домой.

— Ага, пришел наконец! — обрадовался Торстенсон.

Они меня уже давно ждали.

Я вернулся домой только в девять вечера. Мы с Тиной выбрали не самый прямой путь к дому. Несмотря на боль в ноге, мы все же доковыляли по шатким ступеням до лыжного трамплина и уселись там наверху. Над нами скользило по небу солнце, а под нами в кронах деревьев щебетали птицы.

Потом нас разыскали Пень и вся шайка. Мы отправились в город и занялись обычными проделками.

Когда я заявился домой, то не решался посмотреть Торстенсону в глаза. Директор наверняка бросился ему названивать, едва только освободился из крысиных лап.

— Лассе, дорогой, — всплеснула руками мама, — боже, на кого ты похож!

Она обняла меня и осмотрела царапины на лице, порванные брюки и испачканный пиджак.

— Простите, — сказал я.

— Ладно уж, — пробурчал Торстенсон.

Он похлопал меня по плечу и дружелюбно улыбнулся.

Я ничего не мог понять! У них что, телефон сломался?

— Пойдем, — сказал Торстенсон. — Пойдем, мы тебе что-то покажем.

Он взял меня под руку и повел к двери в подвал. Что это они удумали? Мама молча шла следом, она накинула на плечи плащ, поскольку там внизу было очень сыро.

— Ну, что скажешь? — спросил Торстенсон.

Я рассматривал тонкую белую раму, узкие сверкающие ободья колес, переключатель скоростей и обтянутый пленкой выгнутый руль, черное узкое седло и педали, которые, казалось, только и ждали толчка, чтобы закрутиться. Это был «Мотобекан» — гоночный велосипед, о котором я мечтал почти каждый вечер в своей комнате на Энскедевэген.

Что он делает в подвале у Торстенсона?

— Это твой, — сказал Торстенсон.

— Вы же еще ничего знаете!

У меня не было слов.

— Да уж знаем, — вздохнула мама.

— Нет!

— Просто тебе нужно сейчас несколько дней отдохнуть, — сказал Торстенсон. — И ни о чем не думать. Только отдыхать и наслаждаться жизнью. Может, хочешь проехаться, испробовать его?

— Но… — начал я.

— И хватит об этом, — отрезал Торстенсон. — Ты перезанимался. В этом все дело. Мне очень жаль, Лассе. Я переусердствовал. И слишком торопил события.