цветных на Кубе, – сказал Сонни. – Наверное, там так много цветных, что их везде пускают.

Так они и судачили, пока бродили по округе, – обходили стороной бильярдную «Звезда» и переходили на другую сторону улицы при виде «соколов», расхаживающих в своих развевающихся на ветру шароварах. За время этих прогулок Майкл сделал ценное наблюдение, касающееся его самого: когда он был с друзьями, ему приходилось разговаривать и вести себя более по-взрослому – грубее, циничнее, с видом всезнающего. А вот с рабби Хиршем он вел себя сообразно своему возрасту. С друзьями у него даже походка была другой: он перенял у Сонни походку вразвалочку, которую тот позаимствовал у кого-то из «соколов».

Из-за этого он нередко чувствовал какое-то раздвоение. Он убеждал друзей в том, что по-прежнему держит ухо востро в синагоге, обучая рабби английскому, просто никаких признаков сокровищ или хотя бы карты пока еще не обнаружил. Технически он говорил им правду: никакого сокровища там ожидать не следовало, кроме как в историях, о которых рассказывал рабби Хирш и говорилось в книгах, стоящих на этажерке. Но Майкл понимал, что недоговаривает. Он не рассказывал им, насколько нравится ему рабби Хирш. Не рассказал и о Праге и рабби Лёве, брате Таддеусе и Големе. Это было его собственным: личным, особенным, столь же настоящим, как Сонни и Джимми Кабински, однако все это вроде как хранилось в отдельной коробке. Из этой коробки образы иногда выбирались, навещая Майкла в его снах. Ну и наконец, если рассказать друзьям слишком много, они заподозрят, что он размяк или утратил былую преданность им. И друзья начнут относиться к нему как к кому-то иному, чем они сами. Он не мог представить, как они поведут себя, увидев его в ермолке.

О бейсболе было говорить куда проще. С тем, что Джеки Робинсон как питчер вполне тянет на высшую лигу, никто не спорил. Все журналисты сошлись на том, что потянет. Все знали и то, что он прекрасно бегает. И как полевой игрок хорош. На Эллисон-авеню обсуждали лишь одно – цвет его кожи.

– Так он же в армии был, – сказал Сонни. – А раз взяли воевать за страну, то и в команду высшей лиги обязаны принять. И все дела.

– А почему он хочет туда, где его не очень-то хотят? – сказал Джимми.

– Потому что он может!

Они знали из газет, что Робинсон отыграл сезон 1946 года за «Монреаль ройялс», в запасном составе «Доджерсов», и они порвали свою лигу в клочья. На кубинских сборах он числился пока еще в «Монреале». В «Бруклин игл» и «Дейли ньюс» писали, что «Ройялс» будут играть серию показательных матчей с «Доджерс» в течение весенних тренировок, а затем Брэнч Рики, босс бруклинской команды, примет окончательное решение по поводу Робинсона. Но в газетах постоянно мелькало новое для Майкла и его друзей слово – «разногласия». Спортивные журналисты пользовались им так, будто речь идет о неизлечимой болезни.

– Эта штука, разногласия, может развалить целый бейсбольный клуб, – сказал Сонни.

– А зачем им эти разногласия? – сказал Джимми. – Почему нельзя оставить все по-старому и просто взять вымпел? В том году наши поделили первое место в последний день сезона. Это суперская команда.

– Не такая суперская, как «Кардиналы», – сказал Майкл. – Ну представь, если бы Робинсон сыграл в плей-оффах. Во второй игре заработал бы троечку, накрыл бы пару баз, возможно, и до третьей игры довел бы. А в третьей его домашняя пробежка в девятом иннинге – и в Мировой серии в Бостоне оказались бы мы, а не «Кардиналы».

– Не нравятся мне эти разногласия, – сказал Сонни.

Все разногласия касались лишь прибывшего цветного игрока. В газетах писали, что Дикси Уокер, «Выбор народа», предупрежден о том, что с приходом Робинсона его поставят в обмен. Дикси Уокер – южанин. Из Алабамы, Джорджии или чего-то вроде.

– Врубаетесь? – сказал Сонни. – Оттуда, где столько лет было рабство. – Все на Эллисон-авеню думали, что Дикси Уокер – это лучший в истории «Доджерс» правый аутфилдер. Мальчики знали, что в 1944-м Уокер стал первым среди бэттеров с показателем отбивания 0,357, а болельщики «Доджерс» не так уж избалованы какими-либо победами своих кумиров. Но газеты утверждают, что Дикси Уокер стал жертвой разногласий. И не один он. Были и другие, например второй бейсмен Эдди Стэнки.

– Это не разногласия, – сказал Сонни. – Он за свое место трясется.

– Ты это о чем? – спросил Джимми.

– Он же второй бейсмен, Джимми! И Робинсон тоже второй бейсмен!

– Черт, я об этом не подумал.

– А ты думай, Джимми, думай. Он кое-кому из них дорогу перешел.

Гуляя по парку под падавшими с деревьев каплями, они говорили о том, в какой роли поставят Робинсона на поле и почему менеджер команды Лео Дюроше не станет заменять Стэнки новичком. Ну, или Робинсон сможет играть на первой, ведь есть же еще и третья, где «Доджерс» традиционно слабоваты. И, черт возьми, этого может и вовсе не произойти. Возможно, разногласия раздуются настолько, что Дюроше придет к Рики и скажет, что как менеджер не может принять такое решение, поскольку оно разрушительно для команды, – и Джеки Робинсон так и останется в «Монреале». Ведь Дикси Уокер не сможет обнять Джеки Робинсона и сказать ему: все за одного, один за всех.

Ночью Майкл тщетно пытался найти решение. Он сожалел о том, что Джеки Робинсон не такой же белый, как все остальные. Если бы он был белым, они бы спокойно приняли его и поставили первым бейсменом – и дело с концом. Никаких разногласий. Никаких хлопот. Не надо было бы переносить весенние сборы на чертову Кубу. Почему, ради всего святого, Джеки Робинсон оказался цветным?

Но он был цветным. И на Эллисон-авеню предсказывали расовые беспорядки на Эббетс-филд. Если Джеки Робинсон допустит страйк-аут, или уронит мяч, или его ударят при подаче, это будет даже хуже, чем волнения в Гарлеме в 1943 году или беспорядки в Детройте и Лос-Анджелесе, где были застрелены и зарезаны сотни людей. Говорили, что на стадионе будут грабежи. И что Робинсон всеми этими разногласиями разрушит «Доджерс» и – дай бог! – они займут хотя бы пятое место. Майкл думал о том, что, возможно, Дикси Уокер несколько больше ориентируется в ситуации, чем он сам. Возможно, Дикси опасается того, что в верхние лиги хлынут цветные игроки и вскоре даже белые спортсмены начнут обзывать друг друга мудаками.

Майкл чувствовал свое невежество по всем вопросам, связанным с неграми. За исключением Эбони из «Призрака» и Жирного Стаффа из «Улыбающегося Джека», цветных персонажей в комиксах не было. В кино также не было ни одного цветного, кроме Рочестера и этого парня в комедиях, который при виде призраков всегда говорит одно и то же: «Ноги мои, бегом отсюда!» Ни одного цветного не было среди ковбоев, тайных агентов и пилотов. В фильмах про Тарзана цветные были, но это были индейцы, которые гонялись за Тарзаном по джунглям; в таких местах, как Бруклин, они не обитали.

Во всей округе был только один цветной – дворник, который жил в подвале многоквартирного дома напротив парка. Он был высокий, худой и с совершенно черной кожей, и по утрам они иногда видели, как он выставляет наружу мусорные баки. У него не было ни жены, ни детей, он не издавал ни звука, даже не здоровался по утрам – и уж точно никого не обзывал мудаком. Но он все время работал. Никто из мальчишек не знал, как его зовут. Он был просто чернокожим мужчиной в сером комбинезоне.

В эту дождливую ночь Майкл не мог заснуть – целый час ворочался в постели, раздавленный собственным невежеством. В конце концов встал, включил свет, проскользнул в гостиную и отыскал том «Страны чудес» со статьями на букву «Н». Вернувшись в комнату, он прочел страницу, посвященную неграм. Он до этого, конечно же, знал о рабстве и о том, что их отлавливали торговцы-арабы и отправляли за океан. Но он не знал, что рабовладельцы не позволяли им посещать школу.

Негры проникали в Америку с черного хода, и, когда рабов-южан освободили, это привело к бесчисленным проблемам, которые до сих пор еще до конца не решены. Худшая из проблем, говорилось в книге, состоит в том, что многие негры не получили никакого образования, и это очень сильно их подкосило, когда началась массовая миграция