Они допили херес и отставили в сторону пустую бутылку.

— Ну что, пошли? — Дени поднялся.

Все встали и двинулись со двора.

— Видите ли, страдание и уныние — вещи разные, — стал объяснять малыш, сразу сбился и ухмыльнулся. — Елы-палы… А давайте махнем отсюда на автобусе прямо до Царицына? И там еще погуляем до вечера. Но сначала купим что-нибудь для перекуса, а то моему животику становится голодно. Вина выпили, но поесть не поели. О’кей?

Приятели охотно согласились продолжать путешествие по Москве. И направились в ближайший продуктовый магазин.

Такие походы по городу давно стали частью их общей жизни, когда за разговорами время бежало быстрее и казалось ярче и насыщеннее. Чем? Они еще не могли толком определить.

Последняя беседа запала Мише в душу. Он часто возвращался к мысли о ней. Да, у кого-то наверняка есть своя теория, согласно которой человек всегда и всем говорит, что он, мол, наследник дворянской культуры. Дворянский путь — путь искусства и науки. А Ломоносов, выходец из крестьян? Да, но пошел-то он аристократическим путем! И стал дворянином даже официально. Вот основа той подлинной Руси. А чей потомок он, Миша?

Дальше думать не хотелось. Так легли фишки…

Школьная училка красотка Софья Алексанна как-то процитировала Бомарше, который написал: дворянин — это человек, который потратил в своей жизни труд только на то, чтобы родиться. Дворяне — пустобрехи? Но это уже тогда, когда вырождалось дворянство, по словам умного Митеньки. А в Средние века дворяне служили государству шпагой, как крестьяне плугом, а духовенство молитвой. И в армии аристократам тогда было тяжелее, чем крестьянам. Дворянин — это был воин! Это в девятнадцатом веке многие из них уже не умели держать в руках оружия. А барчуков — «золотую молодежь» того времени — люди презирали и в те времена.

И, просто так защищая мажоров Москвы, не становишься ли ты при этом сам мажором? Вот, например, он, Миша… Кто он? он давно живет на деньги дяди Наума. Постоянно бродит где-то, непрерывно ездит куда-нибудь с друзьями гулять или смотреть что-нибудь интересное, новое… Не классический ли он мажор? И не лучше ль на себя оборотиться? И не довольно ли противоречить самому себе?

Михаил знал, что приятели иногда потешались над его привязанностью к бабушке и дяде. Что он, мол, не отделится от них никогда и не захочет жить самостоятельно и вселить в дом существо женского пола, как первобытный мужчина приводит женщину в пещеру, подчиняясь первородному инстинкту. Но мы-то не животные! Это раз. И не нужно унижать солнечную породу человека. А во-вторых, почему тогда они сами не торопились уйти из родных стен домов и жениться? И зарабатывать себе на жизнь? Ведь и они, наверное, этого не хотели!

Особенно Илья. Цыган как раз нередко твердил Мише:

— Ты, роднулька, на баб глаз не кидай! Ну их на фиг, этих лукавых! Одни обманки! Жить надо одному, ага! Тихо и спокойно.

Михаил посмеивался. Кто бы сомневался…

Новая упоительная жизнь продолжалась, закручивая очередной замысловатый головокружительный виток.

Вечером в комнату Миши заглянул дядя. Как всегда, улыбающийся и веселый.

— Ну, что поделываешь? Где болтались нынче с парнями?

— Так, вообще, по Москве… — вяло отозвался Михаил.

— Он учиться и не думает, — мрачно пробубнила из коридора тетя Бела. — Ты, Нёма, смотри! Он совершенно разболтался и никуда не поступит с такими знаниями…

— Белка, уймись! Не каркай под руку! Понимаешь, нет? — крикнул дядя. — Я недавно был в школе. Учителя им довольны.

Тетя немедленно вплыла в комнату и остановилась на пороге скорбным монументом, негодующе поджав губы и величественно скрестив на необъятной груди руки.

— Учителя, может, и довольны. Мальчик тихий, застенчивый, хлопот им не доставляет. Учится себе… И память о тебе в школе пока жива. А твои подарки…

Дядя с досадой махнул рукой:

— Белка, хватит выступать!

— Еще вспомнишь мои слова, когда он провалится в вуз! — грозно провозгласила тетя, играющая сегодня роль Кассандры.

— Я помогу ему поступить! — хмыкнул дядя. — Это просто, как три рубля.

— Нёма, — серьезно сказала тетя и сделала шаг вперед, — помни, Нёма, что бывают случаи, когда ты можешь оказаться бессильным!

И гордо выплыла прочь.

Миша растерянно поднял глаза на дядю.

— Я и правда учусь не очень…

— А кто в твоем классе учится очень? — спросил философски настроенный дядя.

Михаил пожал плечами:

— Наверное, Даша…

— Хм, Даша… Дочка захудалого театрального художника и гримерши… Ей и нужно учиться как следует. Кому, как не ей, заниматься… Иначе из нее вообще никогда ничего не получится. Хотя у нее есть шанс выгодно выскочить замуж…

В этот момент внимание дяди привлек некий предмет, валяющийся в пыли в открытом ящике стола Миши, где стоял телевизор. Трудно было разглядеть в темноте ящика, что именно там такое. Но дяде почему-то показалось, что это шоколадная фигурка деда-мороза в цветной фольге.

Он просунул руку и потянул фигурку к себе. Но едва она появилась на свет, оказалось, что это никакой не дед-мороз, а просто засохший, сморщенный и пожелтевший кусок яблока, на котором остались зернышки у хвостика. Так чудовищно обманула рефракция в черном пыльном ящике.

— Зачем это вам? — недовольно спросил Михаил.

Дядя положил огрызок обратно и удивленно посмотрел на племянника.

— Да мне эта дрянь не нужна. Просто показалось, что там шоколадный дед-мороз. Я удивился, откуда он здесь, и решил посмотреть, так ли это. Оказалось, ошибся, издали перепутал!

— Серьезно? — удивленно вытаращил глаза Миша чуть ли не во все крупностекольные очки.

— Абсолютно. А чего ты так возмутился?

— Ну, извините… Просто мне надо чем-то приятелей угощать, а вы это самое берете! — пояснил Миша.

Дядя прыснул от смеха.

— Ну-ну, — задумчиво произнес он. — Скупой ты лыцарь у нас, Михаил! — и улыбнулся.

Только дело было, конечно, не в скупости. Просто Каховский-младший уже неплохо освоился в актерской школе, прошел у приятелей курс мастерства и теперь сам мог разыгрывать роли хоть куда и паясничать, и куражиться, и откровенно валять дурака. И Мише нравилась такая жизнь. Она устраивала его на все сто.

— Ну, куда ты, роднулька, намыливаешься летом? — флегматично полюбопытствовал какой-то необычно вялый с самого утра Митенька. — В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов? То бишь к бабульке в Калязин.

Миша услышал о бабушке и вновь затосковал. Писал он ей редко. Оказалось, что письма — жанр тяжелый. Зато дядя Наум довольно аккуратно высылал на Волгу отчеты о жизни Михаила в Москве. Миша сам не раз видел эти листочки писем, исписанных мелким каллиграфическим дядиным почерком.