она так улыбалась, будто душу и ум ее занимала не тряпка в тазике, а отстирывала она этот мир с яростным остервенением и с надеждой, что станет он чуть чище.

Но стирать ей приходилось все чаще. Прошли обиды ее молодости, наступали обиды от детей. Вообще дефицит чистоты как-то особенно стал ощутим, когда все выросли, покинули дом, обрели свои дома и свои привычки, в них.

И можно было уже не стирать. И некому было стирать. И можно было отдохнуть. Но тут Татьяна заметила, что приходя из магазина или прогулки в парке, она немедленно переодевалась в домашнее, а уличное тут же стирала, будто хотела смыть с одежды всю агрессивность этого мира, от которой было не запереться, не отстираться, он давил на нее своей истеричной неправильностью.

Сквер, где из-за грохота машин не слышно птиц, а то еще страшнее, колоколов местного храма. И от такого хотелось отмыться, отстираться, и не навещать его.

Каждый раз она давала себе обет — не выходить, не смотреть, не участвовать. Не получалось, суета доставала повсюду. Но каждый раз, в утешение очередному походу, была постирушка.

Вот и сегодня, придя домой, она сняла с себя всю одежду, с отвращением вспоминая подвыпившего грязноватого мужчину, который стоял за ней в очереди в кассу. От него несло пивом и чем-то еще злым, в его дыхании близком и неотвратимом была какая-то вселенская угроза. И за эти минуты, пока он дышал ей в затылок, Тане показалось, что из нее сделали какие-то никудышные консервы, и закрывают её в жестянке этой навсегда.

Прибежав домой, она швырнула пропитанную чужой жизнью одежду в тазик и привычно открыла кран. Воды не было. Татьяна в ужасе крутила оба крана. Там нечто хлюпало, рычало и плевалось.

Вода отсутствовала.

Татьяна выглянула во двор. Так и есть. Крышка люка канализационного снята, рядом лениво ругались сантехники. Она ведь шла мимо них, и заметила грязные их комбинезоны. Хорошо бы им постирать, подумала она. В чистом они не посмели бы так сквернословить и отключать воду. И похоже надолго. Сантехники вели себя странно. Закрыв дырку от люка пестрой оградкой, они исчезли. А поскольку день клонился к вечеру, похоже, что работа их была отложена до завтра.

Татьяна вздохнула. Она очень расстроилась. Один вид горстки грязного белья повергал ее в такое волнение и содрогание, что она решила не оставаться дома, а пойти хоть куда.

Она позвонила подруге. Всё сложилось удачно. У Нинон пропадал билет в филармонию. И Татьяна, хоть и неохотно, пошла с ней.

Но странные дела, даже слушая Рахманинова, Татьяна с неловкостью понимала, что думает о том, как придет домой, и вдруг будет вода, и случится маленькое чудо стирки, которое ободрит её и откроет смысл свой силы над ней, Татьяной.

Закончился концерт. Татьяна с радостью оценила продуманность одежды публики, её несуетность и достоинство разъезда. Неспешное.

Сама же Татьяна наспех попрощавшись с Нинон, поспешила домой.

Во дворе всё еще не работали сантехники. Стоял оградкой легкомысленной импровизированный заборчик.

И люк валялся рядом.

Татьяна поднялась к себе. И пробежав длинный коридор, открыла кран в ванной.

Зажурчала, резво выскочила из крана прозрачная шумная струя.

Татьяна привычно бросила в таз и пивные одежды послемагазинные, и концертные платья. Все — под чистую струю, чтобы смыть впечатления ушедшего дня, потому что это давало надежду на день завтрашний. Вдруг там откроются другие, новые смыслы.

Но пока, сегодня, если спросить Татьяну о банальном и главном смысле она ответила бы: «В воде».

И глядя, с каким азартом она очищала свою одежду под струей, смывая весь негатив и радуясь этому процессу, очень легко в это было поверить. По крайней мере, она была на верном пути к этому смыслу.

24 июля 2020, Жаккардовая тетрадь.

Пустоты

Идти было решительно некуда и не к кому. Но Марина старательно и долго копалась в шкафу, придирчиво выбирая самое нужное и подходящее платье на тот самый случай, когда идти было не к кому.

Никакого себе прослабления. Каждая нескладная жиринка упаковывалась, камуфлировалась за пустячной рюшечкой, неслучайной оборочкой и другими хитростями — шейный платок для сокрытия подбородка и высоченный каблук, надежный удлинитель ног. Хотя ноги её, хоть и пухленькие, ни в каких дополнениях не нуждались, а несли ее слегка нестандартных габаритов совсем легко и стремительно.

Пробежав в своем дворике мимо старушек, будто в спину ей дул сильнейший ураган, Марина вышла сразу на центральную, оживленную прохожими, улицу. Тут включила другую скорость, сменила попыхи на величавость, она влилась в поток таких же гуляющих, как бы праздно, людей. Они все врали — Марина знала. За внешней беспечностью их пряталось, до подходящего случая, и чаяние знакомства, и желание развлечься в каком-нибудь местном уютном кафе.

И в ней это желание было. А вдруг там, из переулка, выбежит ее случай, и прямо в её распростертые, пока пустые, объятия.

Но вместо ожидаемого счастья из-за угла вышла старушенция.

Она была легкой, высохшей, как листок гербария. Но выглядела при этом очень уж независимо, и резко выделялась и нарядными белыми холщовыми брючками и белой, какого-то нетутошнего покроя, кепкой.

Старушка поставила, совсем уж неуместный, потертый рыжий портфель на лавку, а сама достала из кармана пиджака пачку сигарет.

Марина даже тормознула от этого, в чем-то нелепого, но впечатляющего действа.

Старушка изящным привычным движением прикурила от спички и вкусно втянула в себя дым.

Вся ее сухая фигурка источала такую неспешность, и её живой взгляд неравнодушно, а с интересом рассматривал проходящих горожан.

Старушке явно не было куда спешить. По её спокойному морщинистому личику распласталось наслаждение от того, что вот стоит она и курит. И не суетится ни о чем. Старушка была в этой своей независимой отдельности прекрасна.

Марина затаилась, глядя на неё, будто боялась спугнуть красивую бабку. Тихо стояла и смотрела, как старушка, докурив сигаретку над урной, аккуратно пригасила окурок. И взяв свой портфель бережно, как кого-то под- руку, пошла своей дорогой по бульвару. Попав в солнечное пятно, её белые брюки как бы зажглись, сверкнули и исчезли вместе с хозяйкой.

Марина села на лавку, которая еще помнила старухин портфель. Ей показалось, что даже легкий аромат её духов висел над урной вместе с сигаретным дымом.

Марина сидела на этой самой лавке и пыталась разобраться в этом новом впечатлении.

Она с досадой и некоторым огорчением поняла про себя нечто уж совсем неожиданное. Вот она в выходные свои дни бежала