Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот мелькнула перед ней случайная старушка, которая одним своим присутствием, своим достоинством, и отсутствием поиска пошлых никчемных приключений, расставила все смыслы в жизни Марины.
Старушка была неспешной, и понятно было, по длинному её возрасту, что, скорее, она осталась в одиночестве в силу объективных причин. Она была долгожителем.
А больше всего поразило Марину, она увидела как можно взять «под руку» портфель. С таким знанием его важности и нужности в её старушечьей жизни. Взяла портфель так, как замуж вышла.
Марине вдруг стало неловко за свои призывные рюшки и каблуки.
Она сняла косынку, скрывающую подбородок, сняла туфли и, взяв их в руку, пошла тропой старушки. В надежде тайной увидеть её и спросить, обо всем. И Марина даже прибавила шаг по теплому асфальту. Босые ноги оставляли на нем стойкие следы. И Марина специально давила мягкий асфальт широкими своими пятками, чтобы следы оставались заметнее и надолго.
2 августа 2020, Жаккардовая тетрадь.
Кстати
Пошлость висела на проводах. Застряли и болтались два шарика, исполненные в виде обручальных колец. Они тоже блестели дутой позолотой, напрасно пытаясь затмить собой купола Собора.
К Собору Илья подошел решительно. Побывать в этом старинном городе и не посетить эту государственную реликвию — было бы как-то не интеллигентно.
На соборной площади было много туристов, и всякий старался снять свою физиономию на фоне роскошных колонн, отдельно у ограды. Получилась отдельная толпа. Все смеялись и снимали на смартфоны это зрелище.
На ограде сидел молодой скворчонок и, растопырив свои еще птенячьи крылышки — пел.
Пел самозабвенно, запрокинув голову, взъерошив пушок на шейке. Из его детского горлышка выпархивали настоящие страстные рулады, разбитые на коленца, чередуясь с немыслимой красоты подсвистываниями.
Скворчонок очень старался понравиться, совсем не боялся людей, он просто подрабатывал попрошайкой. Ждал угощения. Но туристы хлеба не давали, они поскорее находили нужный ракурс и снимали.
И никто не дал даже крошки, хоть некоторые смотрели и ели. Ели не- заметно. Наверное, чтобы не смущать скворца.
Илья посмотрел на это зрелище, тоже поснимал, чтобы показать это чудо дома жене и сыну, и стал подниматься по ступенькам входа в Собор.
Илья был атеистом, но наслышанный о красоте этой достопримечательности, он решительно вошел, с трудом открыв высокую и тяжелую дверь.
Внутри был строгий полумрак. Довольно робко Илья прошел в центр, остановился у огромного паникадила. Лампочки в нем были не включены. И Илья пытался разглядеть удивительный изящный узор тяжелого этого подсвечника.
Народу было немного. Служба шла торжественно, очень тихо. И это удивило Илью. Он оглянулся. Стоял рядом, опустив голову, молодой мужчина в интеллигентной бородке. Рядом с ним скучал и не знал куда себя деть (так показалось Илье) пацан лет десяти. Худенький, длинноногий, в джинсиках, и в толстовке. Илья обратил внимание на них только потому, что пацан казался ровесником его, Ильи, сына, который был далеко отсюда и которого Илья видел крайне редко, потому как у него теперь новая семья. Так уж случилось, и никто не виноват.
Илья долго наблюдал за пацанчиком, который ходил по просторному и почти пустому залу. Отец мальчика даже не смотрел в его сторону, он всё так же стоял, опустив голову.
Вдруг громко-громко взорвал тишину хор. Их не было видно, этих хористов. Но голоса их обрушились так внезапно, что отец мальчика упал на колени как подкошенный. Илья даже испугался и отступил в сторону. Он смутился почему-то и старался не смотреть на молящихся. Но что-то не давало разрешения ему уйти. Он боялся помешать чему-то или испугать кого-то.
Он так и застыл пока хористы не замолчали.
И он увидел как отец мальчика очень медленно, как не желая этого, встал с колен. Илья, почему-то тревожась, хотел рассмотреть этого человека.
Но не тут-то было. К отцу подбежал сын, который вроде был далеко за колоннами. Он, подбежав, обнял отца сначала сбоку, потом прилепился к его груди, положил голову ему чуть выше живота. Мал еще был, он достал рукой щеку отца, его бороду, даже завязки капюшона потеребил с нежностью. И так они застыли парой.
Илья не стал больше смотреть. Он испытал желание странное, ревности и зависти к этому семейству.
Илья вышел на улицу. Скворчонок все пел и никто не давал ему хлеба, только фотографировали.
Тогда, раздосадованный тупостью толпы этой фотолюбителей, купил в ближайшем ларьке булочку. И неся её как гранату, пошел к скворчонку и накрошил ему булку, подальше от зевак со смартфонами, подальше от забора, на зеленую траву под куст.
Скворчонок тут и слетел.
Зеваки гневались и роптали на Илью.
— Мужик, ну зачем. Пусть бы пел.
Илья не удостоил их ответом и пошел себе сквозь.
Он шел и чувствовал, что находится в непонятном, ничем не обоснованном беспокойстве. Его мучил вопрос, на который он боялся ответить.
Он думал о своем сыне.
Случись с Ильей такое «падение» на колени, как у того в соборе. Что сделал бы его мальчик. Скорее всего устыдился и отошел подальше..
А еще хуже, ничего не понял, рассмеялся…
Кстати, надо будет не забыть оплатить его учебу.
Илья ускорил шаг, стараясь не смотреть вверх, чтобы не видеть пошлость надувных шаров, в виде обручальных колец, болтающихся на проводах. Зацепившихся фальшивой своей позолотой.
Илья впервые вспомнил детство и пожалел, что у него нет рогатки. В кармане были только крошки от булки, которую доедал за оградой скворчонок.
14 августа 2020, Жаккардовая тетрадь.
Надо же!
(этюд с рыжинкой)
Ну, очень любил Павел Петрович ведьмину рыжинку осени. Приговор этой любви был пожизненным и подчинялся он ему с удовольствием.
— Как красиво! Красотища-красота! — Павел Петрович даже подпрыгнул сделав ногами ножницы вкось и вкривь. Он был растроган и восхищен неправдоподобным листопадом в парке.
Он давно не ходил этим коротким путем к офису, а все подъезжал на машине с фасадной стороны на стоянку. Где конечно же, не было никаких деревьев. Не выживали, увы.
А листопад был знатным. Просто фантастическим.
Ветер решительно сносил листья разноцветные с дерев и бросал их ковром под ноги редким прохожим. Некоторые листья даже задевали, задирались, будто бы с их лицами, шуршали в уши осенние мелодии, и потом уже прижимались к вечному покою земли.
Покров их был