Зоя догадалась, что за переменой имиджа подруги таится мрачная тень профессора Максимова, и принялась убеждать Любу послать его подальше.

– В выборе спутника жизни, – вещала она, – главное не то, нравится ли он тебе, и даже не то, хорошо ли тебе вместе с ним! Главное – это довольна ли ты миром и собой, когда он рядом!

Люба слушала эти афоризмы рассеянно. Как-никак Зоя, при всей своей мудрости, была не замужем...

– Я тебе помогу, голубушка, – сказал Владимир Федорович мягко. – Несколько сцен вместе продумаем. Еще знаешь что? Нужно ввести характерный персонаж, какую-нибудь бабку-юмористку.

Люба кивнула.

– И зверушку для видеоряда.

– Хорошо. Но у меня зверушки в каждом сценарии есть. Собаки были, кошки тоже. Лошадь, попугаи, рыбки... Я, кажется, всю «Жизнь животных» в сценарии перетаскала. Кто остался-то? Тасманийский дьявол?

– Мелкопоповецкий козел, – засмеялся Владимир Федорович. – Да ты сходи в зоомагазин, там, знаешь, какие чудеса сейчас продаются? А можно все это обыграть: допустим, героиня – страшная собачница, а герой – кошатник, или наоборот.

– Или, – подхватила Люба, – она обожает морских свинок, а у него на них жуткая аллергия. Он приходит к ней и умирает от отека гортани. Чем не сюжет?

Владимир Федорович странно посмотрел на нее и заметил, что до сих пор не знал о ее склонности к сомнительному черному юмору.

Люба спохватилась. Действительно, такие шутки лучше оставить для Зои.

– Я поняла, Владимир Федорович.

– Молодец. А теперь, Люба, нам с тобой вплотную нужно заняться сексом.

Она отпрянула.

– Это обязательно? – Она никак не ожидала от интеллигентного Владимира Федоровича неприличных предложений, да еще высказанных в столь прямолинейной форме.

– Это совершенно необходимо! – пылко произнес редактор.

Люба подобралась и мысленно принялась подыскивать необидные, но решительные слова отказа.

– А как на это посмотрит ваша жена? – спросила она осторожно.

– Моя жена тоже так думает. Это она и сказала мне, что твоим сценариям не хватает секса!

«Как и мне самой, – желчно подумала Люба. – Ведь то, чем мы периодически занимаемся с Борисом, назвать сексом можно только из вежливости».

Но как было бы неудобно, начни она верещать, сопротивляясь якобы домогательствам редактора! К счастью, она успела понять его почти вовремя.

Любе не удалось сдержать вздоха облегчения.

Владимир Федорович хихикнул:

– Уж не подумала ли ты плохого, голубушка?

– Подумала, – буркнула Люба, но, взглянув на довольную физиономию редактора, тоже улыбнулась. – Нужно яснее выражаться, особенно когда речь идет о таких пикантных вещах. Иногда такое можно ляпнуть... Вы же знаете, Владимир Федорович, у меня есть подруга-хирург. Несколько лет назад она брала дежурства в больнице возле нашего дома, и я иногда заходила к ней по вечерам...

Люба не стала рассказывать, что ее визиты были частью коварного плана обольщения красивого холостого терапевта. Тогда она была еще совсем молодая, и Зоя хотела выдать ее замуж. Она специально изучала графики, чтобы Люба приходила именно в смены терапевта, но тот остался совершенно равнодушен. Зато к Любе привязался эндоскопист. О том, что у него двое детей, Люба узнала в последний момент. Больше она уже не просила Зою с кем-нибудь ее познакомить.

Тогда все казалось очень трагичным. И то, что терапевт, который ей понравился, не обращает на нее внимания, и то, что у эндоскописта, который ей тоже понравился, двое детей... А теперь, по прошествии времени, она вспоминала обо всем этом как о веселом приключении.

– Так вот. Я, как Красная Шапочка, принесла пирожков, дежурная смена пригласила меня выпить чаю. Сидим за чаем, вдруг дверь распахивается, на пороге возникает дежурный травматолог и строго так говорит: «Ира, пойдем, быстро доделаем ребенка!» Ира вскакивает – сейчас-сейчас – и выбегает за ним. Я в шоке, а остальные сидят как ни в чем не бывало. Оказалось, ему всего-навсего нужно было гипс наложить. Они отправили ребенка на рентген, чтобы узнать, целы ли косточки. Пока мы чаи гоняли, снимок проявился...

Владимир Федорович ухмыльнулся, а Люба, наоборот, пригорюнилась. Вот говорят, нет нормальных мужиков... Но ведь Зоя, желая устроить ее жизнь, все время знакомила Любу с хорошими мужиками. И тот терапевт, и травматолог, и даже эндоскопист, несмотря на его стремление сходить налево, были, вне всякого сомнения, хорошими. И сейчас их у Зои на работе полно. Целые толпы! Почему же Любе не достался ни один? В чем ее ущербность?

На этой мысли Люба себя одернула. Раньше, до знакомства с Борисом, она объясняла свое одиночество тем, что ей просто не повезло в юности, а сейчас все мужчины ее возраста женаты. Мысль о собственной неполноценности пришла ей в голову впервые. До сегодняшнего дня она не думала, что ее неприкаянность – не беда, а вина. Слишком разборчива была в молодости, это да, это она за собой признавала. Но может, на самом деле разборчивыми были женихи, не пожелавшие связать свою жизнь с такой малопривлекательной особой, как она?

Недостаточно хороша, недостаточно красива, недостаточно домовита – это внушил ей Борис. Причем для этого ему не пришлось особенно напрягаться. Достаточно было его самого – недоброго, занудного. Раз за ней осмеливается ухаживать такой человек, значит, в ней самой есть червоточинка.

– Ладно, – вздохнула она, – давайте займемся сексом. Только я не представляю себе, куда я буду втыкать эротические сцены, если по сюжету герои не занимаются любовью до самого конца?

– Милая моя, эротика в литературе и кино – совсем не то, что в жизни! Это отсутствие цензуры развратило нас. Правильно, зачем думать, зачем искать художественные приемы, если показал на экране половой акт – и все в порядке! Зрителю предельно ясно, что автор имел в виду. На самом деле эротика на экране – это тонкие намеки, наводящие зрителя на мысль о сексе, причем не о животном сексе, а о телесном проявлении человеческой любви. Искусство должно быть иносказательно и символично, иначе это не искусство, а репортаж.

Люба кивнула. Она читала последние статьи в блоге Владимира Федоровича. В них он развивал тему эротики в массовой культуре.

– Даже красивые поцелуи не самое эротичное зрелище, – продолжал Владимир Федорович. – Они передают не томление страсти, а ее реализацию.

Люба пожала плечами:

– Я женщина, Владимир Федорович. Мне трудно угадать знаки, которые настраивают мужчин на любовный лад.

– Старайся, голубушка. Приведу несколько примеров. Помнишь советский фильм, «Высота», кажется? Ну где «не кочегары мы, не плотники»? Фильм, снятый во времена кровавого режима и жесточайшей цензуры?

Люба задумчиво покрутила шариковую ручку, которой готовилась записывать в блокнот указания. Фильма она не смотрела. Зачем, если все знающие люди в один голос говорили, что это типичная советская агитка, глянцевая и насквозь лживая? А теперь выясняется, что Владимир Федорович углядел в нем какой-то секс...