— Откуда его знаешь? — Сам смотрит волком.

— Знаю. Его сейчас нет в Румынии. Он дальше, у наших друзей. Привет передает. И спрашивает, может ли тебе помочь?

— Пойдем в сарай. — В сарае берёт топор. — А теперь говори, кто тебя послал?

— Такой-то.

— Я его не знаю. Ты адрес перепутал.

— Нет, адрес точный.

— Сейчас тебя отправлю по этому адресу навсегда.

— Я здесь не причем. Я — румын. Меня послали, я пришел. Говоришь, нет такого, значит, нет.

Топор опустился. — Ночевать у тебя есть где? Нет? Сегодня переночуешь, а завтра с утра уходи. И чтобы я тебя больше не видел.

Вернулись в хату. Поели, выпили (у Фрица была бутылка). Хозяин показал, где лечь, но Фриц почти не спал, лежал настороже, опасался за жизнь. Через час к хозяину кто-то явился. Переговаривались негромко, но Фриц слышал. — Кто к тебе пришёл? А зачем он пришёл?

Утром Фриц ушел. В дороге привязался мужичок. Фриц по голосу опознал ночного гостя. Вроде бы, попутчик. Шли вместе до Николаева. Расспрашивал Фрица, кто, откуда, почему русский язык плохой. Так Фриц и не понял, кто такой, то ли его проверяют, то ли хозяина.

В сарае могли убить. Фриц по глазам видел, хозяина лихорадило. А случались эпизоды почти комические и даже трогательные. В Полтаве ему велели зайти к девушкам — сестричкам, лет двадцати пяти. Во время войны у них сложились сердечные отношения с югославскими офицерами.

Нужно было представиться другом этих югославов, спросить, не нужно ли что передать. Женщины встретили очень сердечно и несколько дней Фрица не отпускали. Он отрекомендовался командировочным из Киева, так оно на самом деле и было. Днем занимался автобусным хозяйством, а вечером шел в гости. Сначала вспоминали югославов (одна даже всплакнула), потом внимание переключилось на самого гостя. В Управлении над ним посмеялись. — Как вам наши полтавчанки? Горячие девчата?

Пользы, как она понималась теми, кто его направлял, от работы Фрица не было никакой. Если кто и сотрудничал с немцами и румынами, в разговорах с ним это никак не проявилось. Ни одного человека он не сдал. Не было повода, а если бы и был… Фридрих Бернгардович на этот счет не распространялся. Отвечал за него Ревенко. Встречал Фрица после командировки, принимал отчет. Он же и заботился. Фриц привык к гостинице, вернулся как-то, а ему говорят. — Идите к себе домой. Вы же прописаны. По Рейтарской 35. — И выдали ключ.

Двухкомнатная квартира на четвёртом этаже. Без мебели, пустая. Печку нужно топить углём, ни угля, ни дров нет. Хорошо, что лето. Фриц обратился к Ревенко. Дали кровать, стол и стулья. Но бывал он там — на первой киевской жилплощади не часто, обе службы — явная и тайная требовали постоянных разъездов.

Его хотели послать в Западную Украину. Внедрить к бандеровцам. Фриц возражал, он — еврей, те не поверят. Ему резонно напоминали, он — румын, профессиональный военный, таких бандеровцы уважают. Фриц упёрся категорически. Вопрос решил полковник, который командовал агентурой. Приказал использовать Фрица только в восточных областях Украины.

Как-то он спокойно трудился по своей мирной профессии — разрабатывал транспортные маршруты. Звонок был прямо на рабочее место, в кабинет Совета Министров. Чрезвычайная ситуация. Немедленная готовность с вещами, машина за ним уже вышла. Никаких возражений и отговорок. Старая привычка, с довоенных времен, у Фрица всегда был наготове небольшой чемодан. Привезли его в аэропорт Жуляны, по дороге выдали командировочные, посадили в самолет до Львова. Там встретили, отвезли к ужгородскому поезду. Запомнилась картинка. Два офицера в синих шапках — молодые симпатичные и немного под хмельком трепались, едут организовывать выборы. Эти сволочи, фашисты не хотят голосовать. Мы им покажем. Хлопали себя по кобуре. Социальные преобразования давались с большим трудом. В Ужгороде Гольдфрухта определили в гостиницу, а с утра пришел человек:

— Как насчет того, чтобы пешком прогуляться?

— Я хожу пешком.

— Километров двадцать одолеете?

Дали венгерские сапоги, галифе, куртку, и отправились на машине в карпатскую глубинку. В каком-то селе машину оставили и двинулись в горы. Проводник из местных, отряд в пять человек, у всех, кроме Фрица, оружие, мешки за плечами. Шли весь день, обходя села, добрались до места. Там встретил военный, похоже, в немалом чине, но без знаков различия.

Здесь Фриц узнал детали операции. Неподалеку в лесу должен быть схрон — тайное убежище мельниковцев, одного из подразделений УПА (Украинской повстанческой армии). Есть сведения, там сейчас важный человек, заброшен из-за границы. Как к схрону подобраться и здесь ли он — никто не знает. Район скрытно оцеплен. Задание Фрица — быть под рукой, если понадобится переводчик. Неясно, кто это здесь и как с ним придется общаться. По-румынски, немецки, английски? А пока нужно ждать.

Разведанное место — поляна в лесу просматривалось со всех сторон, но почти сутки ничего не происходило. Ночью было холодно, сидели, завернувшись в одеяла, шевельнуться нельзя. Ни огня, ни курева, ни разговоров. Вдруг объявился парень, без оружия, мирного вида, вышел из леса, прошелся, остановился возле какого-то пенька. Вечер, сумерки, туман, парень в нем растворился. Непонятно куда, хоть ясно, здесь он, не мог уйти. Снова долгое ожидание, наконец, появились двое — тот же парень и крепкий мужик с автоматом.

Теперь на них бросились со всех сторон. Несмотря на строгий приказ, брать живыми, поднялась стрельба. Фрицу велели подойти, когда все было кончено. Грудь прострелена, хрипит. Фриц обратился по-английски. Кто такой? Чуть разобрали, и то непонятно. Коф или Каш… Замотал головой, отказался говорить. Его унесли.

Спустились в бункер. Фриц был поражен. Огромное помещение, полностью благоустроенное, даже с мебелью и коврами, пол деревянный, вентиляция. Радиоприемник, много оружия, вплоть до пулеметов. Сверху можно неделю торчать, ничего не заметив. Если бы связной не прокололся, так бы и не нашли. Того взяли в целости. На этом участие Фрица закончилось, и он отправился в Киев. Позже Ревенко сказал, спецоперация оказалась одной из самых успешных за последние годы. Кто-то из местных выдал.

К этому же времени — лету сорок восьмого года — относится одесская эпопея Фридриха Бернгардовича. Холодная война крепчала, но контакты с иностранцами пока длились, и торговля шла. Фридрих Бернгардович участвовал в двух больших сделках, причем вполне легальных, по линии Совмина. Одна — по ввозу в страну автомобильных запчастей для оставшихся с войны машин. Их меняли на пшеницу. Вторая — передача Албании нескольких сотен советских автомобилей ЗИСов (завод имени И.В. Сталина). Работа ответственная, албанцы принимали машины придирчиво, пересматривали каждую. Все претензии к качеству направлялись Гольдфрухту. Факт приемки заверялся официально, подпись Фридриха Бернгардовича была на всех документах. Казалось бы, само задание вполне оправдывало пребывание Фридриха Бернгардовича в Одессе. Но агентурной нагрузки никто с него не снимал. Поселили его в гостинице Центральной, в дорогом номере. Гостиницу занимали моряки (капитаны) и коммерсанты, приехавшие налаживать бизнес с послевоенным Союзом. Публика была самая разная: англичане, греки, итальянцы и прочие, даже румыны. Питались в ресторане при гостинице по спецталонам. Талоны на сто рублей в день, что у иностранцев, что у Фрица. Можно было заказать на эту сумму по выбору, хоть одну красную икру. Алкоголь не полагался. Остальное, при желании, нужно было искать на черном рынке, которого иностранцы побаивались. И держали их, к тому же, в изоляции. Задача Фридриха Бернгардовича была, сблизиться и слушать разговоры, самые разные, что обязательно случаются за едой: местные новости, сплетни, впечатления от общения с местными чиновниками. Присматривать за тем, что происходит в зоне видимости и слышимости и докладывать. Свободное владение языками делало Фридриха Бернгардовича незаменимым агентом. Люди с ним держались доброжелательно. Одному китайскому коммерсанту он даже покупал мороженое. Китаец не укладывался в расходы на питание из-за страстной любви к этому продукту. Летом он съедал по шесть порций за день.