Девушка в ошейнике содрогнулась.

— Мы, рабыни, боимся свободных женщин, — призналась она. — И в этом нет ничего удивительного. Свободные женщины завидуют нашим ошейникам, а потому зачастую бывают к нам очень жестоки.

— Как ты думаешь, из нее вышла бы хорошая рабыня? — спросил я.

Девушка улыбнулась.

— Я думаю, господин, из нее получилась бы превосходная рабыня.

— Я буду иметь это в виду.

Пегги быстро опустилась передо мной на колени.

— Заверяю тебя, что она истинная рабыня. Я помню ее. Она из тех, кому необходим ошейник.

— Но ты же ее не знаешь!

— Возможно, господин, это ты по-настоящему ее не знаешь.

Слова невольницы вызвали у меня улыбку.

— Как ты думаешь, поймет одна рабыня другую? — спросила Пегги.

Я рассмеялся.

— Не церемонься с ней, надень на нее ошейник, брось ее к своим ногам. Вот увидишь, это пойдет ей на пользу.

Я расхохотался еще пуще. Настойчивые советы стоявшей на коленях прелестной рабыни казались мне несуразными. Ясно ведь, что мисс Беверли Хендерсон и рабство — понятия абсолютно взаимоисключающие.

— Заверяю тебя, — продолжила Пегги, откинувшись на пятки, — она истинная, прирожденная рабыня, причем рабское начало в ней даже сильнее, чем во мне.

— Следи за своим языком, девка! Как бы его тебе не урезали! — рявкнул я.

Пегги задрожала и, опустив голову, пролепетала:

— Прости меня, господин.

— Она не имеет с тобой ничего общего, — рычал я. — Ты всего лишь жалкая, низкая, ничтожная рабыня!

— Речь не обо мне, а о ней. Ты желаешь, чтобы она следовала своей природе или подстраивалась под искусственный образ женщины, выработанный на другой планете?

Я промолчал.

— Она женщина, а не мужчина! — пылко воскликнула Пегги.

— Мужчины и женщины равны, — заявил я.

— Это нелепость!

— Сам знаю, — сердито буркнул я. — Можно подумать, я не вижу, что она не мужчина.

— Но если она женщина, то почему ты не относишься к ней соответственно?

— Сам не знаю, — вырвалось у меня.

— Похоже, господин и вправду с Земли, — сказала Пегги.

— Я землянин и должен относиться к земной женщине с уважением.

— Это ошибка. В чем она не нуждается, так это в уважении. Поступи с ней, как должно.

— Это как?

— Подчини ее себе. Сделай ее рабыней.

— Не могу, — признался я.

— Но ведь господин знает, что он принадлежит к властвующему полу!

— Долг предписывает мне думать по-другому.

— Твой долг состоит во лжи?

— Вполне возможно. Важно придерживаться мнения, признанного правильным, независимо от того, насколько оно соотносится с реальностью.

— Едва ли это мнение способствует достижению гармонии.

— Важно соблюдать принятые правила, а остальное не имеет значения.

— Это безумие, — сказала Пегги.

— Так устроен наш мир.

— Но это уже не наш мир, господин, — заметила она. — И ты сам теперь имеешь к нему весьма отдаленное отношение.

— Откуда тебе знать?

— Мне ли этого не знать? Ведь совсем недавно ты владел мною.

Я пожал плечами.

— Отбрось нелепые предрассудки, господин, и прислушайся к голосу своей природы. Забудь болезнь и безумие, — сказала она. — Вернись к порядку, установленному самой природой.

— Правда может оказаться пугающей, — сказал я.

— Да, господин, — прошептала Пегги, склонив голову так, что стал виден ее ошейник.

Я схватил ее за волосы и заставил встать на четвереньки. Рабыня застонала.

— Впрочем, — процедил я, — это может быть и довольно приятно.

Она отдалась мне, извиваясь и крича, как подобает рабыне.

Когда все кончилось, я рассмеялся, чувствуя удовлетворение.

— Та, другая девушка, — шепотом спросила Пегги, — тебе трудно с ней ладить?

— Бывает.

— Порой она раздражает тебя или повергает в досаду?

— Не без того, — признался я.

— Можно, я дам тебе совет?

— Слушаю тебя.

— Купи для нее плеть.

— Не забывай, ты у меня на содержании, — сказал я Беверли.

— Я содержанка? — возмутилась она.

— Вот именно.

— Да мне об этом даже думать противно!

— И тем не менее это чистая правда.

— Где ты шляешься вечерами? — требовательно спросила Беверли, сменив тему.

— Я не обязан перед тобой отчитываться. Мой ужин готов?

— Я уже поела.

— Я спрашиваю про мой ужин!

— Ты можешь приготовить его сам.

— В доме не прибрано, — указал я.

— Такая работа не для меня, — отрезала Беверли. — Хочешь, чтобы кто-то присматривал за твоей лачугой, купи себе рабыню. Лачугой она называла арендованный мною в нескольких кварталах от верфи небольшой, но крепкий и ладный двухэтажный домик. Честно говоря, по тем деньгам, что я зарабатывал, он был для меня малость дороговат, но зато удобен. Наверху имелись две спальни, внизу кухня, гостиная и прихожая. К спальне мисс Хендерсон примыкал маленький балкон, выходивший в садик, обнесенный высокой стеной.

— Не нравится тебе лачуга, можешь вернуться в гостиницу, — сказал я.

— Ну, вообще-то дом не так уж плох, — смягчилась Беверли, — хотя кое-что в нем просто бесит.

— Что именно? — поинтересовался я. Мне лично дом казался весьма уютным.

— Взять хотя бы кушетку в моей спальне. В ее основание вделано железное кольцо.

— Это рабское кольцо, — пожал я плечами. — Ты, надо полагать, знаешь, каково его назначение.

— Надо полагать, знаю, — язвительно фыркнула она.

К таким кольцам приковывают рабынь у господской постели.

— К тому же, — продолжила Беверли, — мне не нравятся конуры для рабов, те, что в холле.

— Это горианский дом, — отозвался я равнодушно.

— Ты принес с рынка сул? — осведомилась она.

— Нет, не принес.

— А сколько сегодня заработал?

Заработанные мною суммы сильно рознились в зависимости от количества прибывавших в порт судов и, соответственно, спроса на наемную рабочую силу.