Их было трое. Здоровенные псины. Породу определить я не смог — морда и сложение как у немецких овчарок, только совершенно черные. И шерсть чуть кучерявится.

Я встал, прижавшись спиной к толстому стволу, чтобы не дать обойти себя сзади.

Первым шёл крупный самец. Увидев, что я остановился, тот сделал пару прыжков, но потом вдруг замер, принюхиваясь. Две самки, которые шли за ним, тоже замерли.

Самец выпрямился. Открыл пасть, свешивая язык. Сделал пару шагов в моём направлении. Он выглядел как угодно — только не так, как должна выглядеть сторожевая собака, задерживающая нарушителя.

Я медленно опустил руку с кинжалом. Убрал оружие в ножны. Пёс завилял хвостом и сделал ещё пару шагов. Повинуясь внезапному порыву, я сам двинулся ему навстречу.

Пёс сел. Его спутницы приблизились и встали по сторонам, так же виляя хвостами.

— Ну и что мне с вами делать? — тихо спросил я, протягивая руку, чтобы дотронуться до головы самца.

Словно в ответ пёс тихонько тявкнул. Ткнулся в мою ладонь. Потом встал, развернулся, и потрусил обратно — в сторону моих преследователей.

Я надеялся, что собаки не пострадали. Что враги просто подумали, будто они потеряли след. В конце концов, они ведь не могли рассказать то, что произошло на самом деле.

Собрав все силы, стараясь не замечать губительной усталости, я двинулся дальше.

Через пару километров мне повезло: я встретил речушку, которая брала начало в отрогах гор, и двинулся по воде.

И только когда ноги от холода начали терять чувствительность, позволил себе остановиться. В бортовом НЗ, который я забрал из разведчика, были химические грелки. Они и стали моим спасением — потому что о том, чтобы развести костёр, не могло быть и речи. Так я пережил первую ночь. Удалось даже поспать и хорошенько перекусить концентратами. И за час до рассвета я двинулся дальше.

Линия за линией, пользуясь естественными укрытиями на местности, я преодолевал укрепрайон, скрытый в лесной чаще. От реки тут пришлось отказаться: в этих естественных разрывах было сосредоточено больше всего скрытых средств наблюдения.

Ясно, что укрепрайон был рассчитан на отражение массированной атаки со стороны гор, а не на просачивание одиночного диверсанта в противоположном направлении. Но всё равно мне потребовались все мои навыки, чтобы остаться незамеченным.

В горах меня ждало новое испытание. Погода быстро портилась. По мере подъёма по ущелью, после холодного ливня пошли снежные заряды. Силы снова были на исходе, но останавливаться было никак нельзя: химические грелки разрядились, а для костра тут даже топлива не было.

Перевал я преодолел на чистом упрямстве, когда даже обычная сила воли начинает отказывать. Я решил, что, если и умру — то от холода и изнеможения, а не от собственного вакидзаси.

Когда у моих ног пули дозорных высекли искры, я ещё успел подумать, что есть в этом ирония: быть убитым своими возле самого порога успеха.

Но, к счастью, дозорные оказались дисциплинированными. Они внимательно слушали инструктажи и следовали всем указаниям. Нашу группу ждали. И я умудрился не забыть все положенные кодовые фразы после задержания.

А дальше начало происходить странное. Наверно, я бы воспринял это с ещё большим удивлением — если бы не был настолько измождён.

Двое дозорных подхватили меня под руки и помогли добраться до передовой.

Похоже, меня встречал весь взвод, в полном составе, во главе с командиром. Бойцы стояли в две шеренги по стойке смирно. А командир отдавал мне приветствие так, как будто я был командующим армией.

Меня положили на носилки, которые кто-то успел приготовить. Укрыли тёплым армейским одеялом. Дали глотнуть что-то тёплое, пахнущее лесными травами. Я едва не вырубился, чувствуя, как внутри разливается приятная слабость.

Четверо бойцов подхватили носилки и бегом понесли меня куда-то вглубь позиций.

Там меня снова встречал целый парадный расчёт. Командир батальона со штабом? И все вытянулись по струнке и приветствуют, как начальника. Я хотел было спросить одного из бойцов, несущих мои носилки, об этом странном явлении, но не успел.

Меня погрузили в штабную машину, зафиксировали на штатном месте, предусмотренном для носилок. Надо мной склонился офицер с нашивками медицинской службы. Он посветил мне в глаза фонариком, пощупал пульс, после чего расплылся в улыбке.

— Господин полковник, он в норме! До госпиталя точно дотянет! — доложил он кому-то, после чего снова наклонился ко мне и произнёс, положив ладонь мне на грудь: — для меня большая честь. Вы уж не забудьте, я капитан медслужбы шестнадцатого полка, Иван.

— Очприяниван… — выдавил я, улыбнувшись.

— Поспите, — предложил врач, — вам сейчас полезно будет. Вы, видимо, давно толком не спали. В мозгу всякой гадости накопилось. Дайте организму очиститься.

Я снова улыбнулся и позволил себе расслабиться, чувствуя, что уплываю куда-то по тёплой реке.

Балансируя ещё какое-то время на грани между явью и сном, вдыхая военные запахи, я почему-то вспомнил свой первый офицерский отпуск в Севастополе. Ночь на Омеге. Как пили с друзьями местное игристое ночью на пирсе, закусывая сушёными кальмарами.

Чувствуя, как качает машину на кочках, я в то же время ощутил морской запах. И музыку, которая доносилась от многочисленных заведений. Она стелилась по воде, смешиваясь. Но тут почему-то осталась только одна. Странная песня — мне она почему-то запомнилась именно благодаря той тёплой летней ночи; ощущением того, что впереди ещё целая жизнь, полная приключений. Раньше я не придавал значения словам, хотя прекрасно понимал их. Но сейчас они вдруг вызвали во мне странное чувство. Сомнение. Правильно ли я сделал, что сопротивлялся? И самое главное: на какой стороне я бы возродился, если бы умер? И эти слова мягко и безжалостно крутились у меня в голове, пока я уплывал в тёплое ничто:

I want to be reborn

I want to see the northern lights

By your side

Want to live again

For a new beginning

I could

Give my life

Ever dull

Only grey for now*

*текст Amie Simone

Я проснулся от неприятного ощущения чужого, давящего взгляда. Долго не открывал глаза — надеялся, что приятный, лёгкий сон вернётся. Там было лето и море.

— Я знаю, что вы не спите, — голос показался мне знакомым, но я не сразу опознал говорившего. Для этого пришлось открыть глаза, — я хотел поговорить с вами до того, как вы составите официальный рапорт и доложите обо всём случившемся.

— Так точно, — машинально ответил я.

Я хотел встать, но, откинув одеяло, обнаружил, что совершенно обнажён.