Фрэнсин кивнула. Когда она вернулась в вестибюль, там вместе с Трэвисом и Грэтхен уже была Сьюзи.

– С ним все будет в порядке, – сказала Фрэнсин. – Он вспыльчив, как всегда, и сказал мне, чтобы я передала большой поцелуй мисс Фасолинке. – Она улыбнулась Грэтхен.

– Поппи не умрет, – сказала Грэтхен Сьюзи с присущей ей детской рассудительностью.

Сьюзи улыбнулась и взяла девочку за руку.

– Хочешь, поедем ко мне домой и целый день будем печь печенье?

Грэтхен поглядела на маму, и та кивнула головой.

– По-моему, это хорошая мысль, – одобрила Фрэнсин. – Печь печенье намного интереснее, чем сидеть здесь целый день.

– Хорошо, но только я в пижаме, – сказала Грэтхен, словно печь печенье было невозможно в ночном одеянии.

– Ну, мы будем проезжать мимо твоего дома и можем переодеться в платье, – сказала Сьюзи.

Грэтхен задумчиво наморщила лоб.

– А комбинезон – подходящая одежда для выпечки? – спросила она.

– Комбинезон – самая лучшая одежда для всего, – ответил Трэвис и нежно, любовно посмотрел на девочку.

– Спасибо, – сказала Фрэнсин Сьюзи, когда они обе вышли из вестибюля. – Ей было бы тяжело провести здесь целый день.

Сьюзи улыбнулась.

– Я с радостью возьму ее к себе. А вообще-то, почему бы нам не захватить побольше одежды для нее, чтобы она могла остаться на ночь? Может, ты захочешь посидеть с Поппи.

Фрэнсин заколебалась.

– А ты уверена, что это тебя не обременит?

– Обременит? – Сьюзи снова улыбнулась. – Я считаю, что ты оказываешь мне любезность.

Фрэнсин бегло проинструктировала дочурку, и Грэтхен со Сьюзи исчезли, оставив Фрэнсин и Трэвиса одних в вестибюле.

Они молча сидели бок о бок. Фрэнсин взяла журнал, рассеянно полистала его. Она могла думать только об операции, которая сейчас шла где-то в больнице, и о человеке, сидевшем рядом с нею.

«Сейчас я ничего не могу сделать для Поппи, – вздохнула она. – Он в руках опытного персонала больницы. Зато в моих силах попытаться снять напряженность, возникшую между мною и Трэвисом».

Она закрыла журнал и повернулась к Трэвису.

– Я не собираюсь запрещать тебе видеться с дочкой, – тихо произнесла она.

– Еще бы! Инача я стал бы сражаться с тобой в суде, – ответил он.

Фрэнсин напряглась.

– В этом нет необходимости. Мы два взрослых, разумных человека. И конечно, мы можем выработать опекунское соглашение, согласно которому она получит все внимание и любовь от обоих родителей.

Глаза его потемнели и стали настороженными.

– Я тоже думал, что мы взрослые, разумные люди, до того, как узнал, что ты держала от меня в секрете рождение моей дочери.

Фрэнсин вздохнула.

– Трэвис, я не хочу ссориться с тобой.

Он немного расслабился и провел рукой по волосам.

– А я не хочу ссориться с тобой.

– Мне будет приятно осознавать, когда я буду уезжать отсюда, что мы с тобой расстанемся друзьями.

Он долго смотрел ей в глаза, и она видела в его взгляде нечто такое, чего никак не могла разобрать.

– Я всегда буду с тобой дружить, Фрэнсин, – наконец с трудом произнес он, словно эти слова доставляли ему неимоверную боль.

– Спасибо, – ответила она, глотая ком в горле.

В первый раз за все ее долгие отношения с Трэвисом она почувствовала тяжесть невысказанных слов и никак не могла понять, чьи это слова – ее или его.

Не имеет значения, сказала она себе и снова взяла журнал, который только что отложила. Глава моей жизни с Трэвисом закончена. Мне придется делить с ним дочь, и хватит воображать, как я могла бы делить с ним жизнь, теперь я нисколько не сомневаюсь, что он не захочет, чтобы я вообще была в его жизни.

Она откинула голову и закрыла глаза, надеясь, что Поппи быстро встанет на ноги и что она сможет убежать, исчезнуть из дома, который любила, но осознала это слишком поздно.

Фрэнсин в последний раз протерла стойку, потом вышла из столовой, поменяв табличку «Открыто» на «Закрыто». Прошло два дня с тех пор, как Поппи успешно перенес операцию. Все двадцать четыре часа она провела в больнице: сначала ждала завершения операции, потом сидела рядом с Поппи, пока он спал.

В то утро Поппи настоял, чтобы она пошла в ресторан по своему обычному расписанию. Он сказал, что не хочет, чтобы она вертелась тут, около него.

– Если я буду бредить во время сна, то не желаю знать, что ты тут сидишь и следишь за мной, – сказал он.

Фрэнсин поцеловала его в лоб и пообещала отработать дневную смену в ресторане. Она поговорила с Трэвисом, и он с готовностью согласился присмотреть за Грэтхен, пока Фрэнсин будет на работе. Какое странное чувство – оставить дочь с Трэвисом.

Она собиралась сказать Грэтхен, что Трэвис – ее отец. Когда они ехали в больницу с лежавшим без сознания Поппи, она попросила Трэвиса предоставить возможность сказать девочке об этом ей самой. Он согласился, однако Фрэнсин понимала, что с каждой минутой он все с большим нетерпением ждет, когда же Грэтхен обо всем узнает.

Сегодня, сказала она себе, закрывая ресторан на ключ и направляясь к машине. Я остановлюсь ненадолго у больницы, проведаю Поппи, потом заберу дочку и, прежде чем малышка пойдет спать, скажу ей, что Трэвис – ее папочка.

Фрэнсин за несколько минут доехала до больницы и нашла на стоянке свободное место. Поставив машину, она поспешила в здание, понимая, что уже поздновато для посещения, но надеясь, что персонал позволит ей тайком и ненадолго пробраться к деду.

Няньки у поста кивнули ей, и она пробралась в комнату Поппи. Похоже, он спал. Черты его лица смягчились, во сне он казался каким-то незащищенным. Она села на стул, не желая будить его. Ей просто хотелось несколько минут провести с ним.

Она тихонько сидела, внимательно рассматривая его лицо. Странно, но я даже не знаю, сколько ему лет. Я всегда считала, что он очень старый, но теперь поняла, что ему не может быть больше шестидесяти пяти.

Он совсем не такой, каким я воспринимала его в детстве. Может, он и был слишком суров, но почти всегда справедлив. Он был неласковым, но ведь и я немало потрепала ему нервов, испытывая его терпение.

Наверное, мы были слишком похожи, слишком переполнены гордостью и слишком задиристы, чтобы раскрыть друг другу душу.

Поппи зашевелился, потер глаза, потом открыл их и поглядел на нее.

– Надеюсь, я не разбудила тебя? – сказала она, заранее готовясь к его атаке.

Он покачал головой и провел руками по своему лицу.

– Не разбудила. – Вид у него был немного отрешенный. Он снова потер руками лицо, словно пытаясь смахнуть с себя остатки сна. – Мне приснился сон.