Позже я смог похвалиться тем, что снимался с самыми красивыми актрисами современности. Например, Роми Шнайдер, с которой я сыграл в фильме «Мадемуазель Ангел» сразу после «Шарлотты и ее хахаля» Годара. Она была великолепна и замечательно играла, но вела себя на съемках в Монако как настоящая звезда, капризная и надменная. Анри Видаль, другой ее партнер по фильму, жаловался, что она обращается с ним «как с горничной».

Клузо, удовлетворенный моими пробами с Бардо, вызвал меня на разговор, чтобы представить мне роль. Дирижера. Я не смог бы ее сыграть при моем полном невежестве в области музыки и нежелании восполнить этот пробел. Я признаюсь режиссеру, что сомневаюсь, но обещаю подумать.

В этот день я очень спешу – и он это знает, – потому что мне назначено еще одно прослушивание, для фильма Питера Брука «Модерато кантабиле». Но Клузо решил, что я не уйду, пока не соглашусь. Он удерживает меня сколько может, наконец, я встаю и хочу все же уйти, ведь меня ждут. Я пытаюсь открыть дверь, но безуспешно: он нас запер. Меня охватывает раздражение; я грожу ему, что выломаю дверь или выпрыгну в окно.

При виде моей ярости Клузо все же достает из кармана ключ. Он дает мне уйти, не отказав себе в удовольствии оскорбить меня и предсказать конец моей карьеры.

Я улизнул от Клузо – чтобы попасть в когти Питера Брука. Который оказался таким же норовистым и неприятным.

И при каждом удобном случае я прыгаю в машину, чтобы убежать от придирок пагубного дуэта режиссера и автора Маргерит Дюрас.

В этот день я предложил Жерому – который скучает почти так же, как и я, в четырех стенах с вечно мрачными чудиками, обладающими нулевым чувством юмора, – отвезти его на пляж. Достоинство моей машины в том, что она приемистая, и, чтобы развлечь его, я включаю тахометр. Привычка у меня есть: я тренируюсь для любительского участия в гонках «Формулы-1» с моей первой гоночной машиной.

Скорость у меня в крови; а на съемках фильма отчаянно не хватает адреналина. До сих пор я вписывался в повороты. Но на выезде из Лориньяка вираж оказался короче, чем я ожидал, и я вошел в него слишком быстро, на скорости 90 км в час; машина пошла юзом, я вывернул руль, чтобы не свалиться в кювет. И тут мой автомобиль вышел из-под контроля, несколько раз перевернулся и приземлился посреди поля с пророческим названием «Человек-Падение».

Я очнулся в больнице Сента в панике. «А ребенок?» – кричу я, едва открыв глаза. Новости неутешительные: его нашли без сознания, с окровавленной головой, в нескольких метрах от моей машины. Он в коме, в отделении рентгенологии. Врачи опасаются серьезной черепно-мозговой травмы. Никогда в жизни я не чувствовал себя так скверно. Боль в сломанной руке перекрывается другой, куда более острой и нестерпимой: тут и чувство вины, и тревога, и печаль. Авария так и стоит у меня перед глазами, и я без конца прокручиваю пленку назад, чтобы изменить финал.

А ведь я ехал не слишком быстро. Машина не должна была сойти с дороги. Этого не должно было случиться. В кои-то веки я соблюдал минимальную осторожность, будучи в ответе за мальчика.

Я от всего сердца сочувствовал Жанне Моро. Я тоже был отцом.

Тогда уже родились две мои дочери, Патрисия и Флоранс. Я был счастливым папочкой, умиленным, зачастую чрезмерно терпимым и любящим. Я сразу вырос, стал взрослым, сознающим свои обязанности. Уже женившись, я немного успокоился насчет глупостей, компаний, виски. Отцовство же, наоборот, побуждало меня дурачиться, чтобы повеселить малышек.

Но теперь мне не до смеха. Я думаю о моих дочерях, о Жероме, о Жанне, и тревога захлестывает меня.

Врачи колют мне барбитураты, чтобы смягчить мои терзания. Но кошмар длится неделю, в которую я готов умереть, лишь бы спасти малыша. Жером в коме, и никто не может поручиться, что он очнется. Я не смею смотреть в глаза его родителям, я изнемогаю, огонь пожирает меня изнутри.

Жанна, бледная, взвинченная, просиживает дни и ночи у постели сына, ни разу не сказав мне ни слова упрека, ни намека на мою неосторожность.

К счастью, жизнь ребенка и моя не сломались благодаря Жерому, который выкарабкался, и свидетельству водителя 2CV, ехавшего за мной в момент аварии и подтвердившего, что я не превысил скорость. Меня только вызовут в суд Сента по обвинению в причинении вреда по неосторожности.

Дело кончилось благополучно для меня. Жанна не подала жалобы, а Жером, пролежав в больнице три месяца, вернулся, к моему величайшему счастью, в школу. Никогда я так не радовался возвращению ребенка в школу.

Съемки сократили из-за драмы, но фильм не пострадал, и Питер Брук повез его на фестиваль в Канны. «Модерато кантабиле» был освистан и осмеян, но моя подруга Жанна Моро получила приз за лучшую женскую роль.

Некоторые сетовали, что по знаменитой лестнице поднялся Брук, тогда как заслужил этого Годар с фильмом «На последнем дыхании». Но, как сказал на показе Жан Кокто: «Это все равно, что дать крестить своего ребенка каннибалам. По окончании церемонии вы его больше не увидите». Шедевр Жан-Люка не попал в зубы жюри и помог ему запустить второй полнометражный фильм, комедию, в которую он снова пригласил меня.

На этот раз для главной женской роли в фильме «Женщина есть женщина» он отыскал бывшую манекенщицу Кардена Анну Карину, в которую, по своему обыкновению, страстно влюбился. И, помимо этой восхитительной актрисы, я имею партнера в лице Жан-Клода Бриали, старого друга, с которым мы наверняка хорошо повеселимся.

Сам Годар не изменился: все тот же дылда со странностями, неразговорчивый и помешанный на спортивных новостях, особенно на теннисе и боксе. На съемочной площадке он по-прежнему предоставляет нам полную свободу, полагаясь на волю случая. Правда, я никак не могу привыкнуть к его культу молчания, которое кажется мне порой граничащим с презрением.

Однажды, когда он не обращает на нас с Бриали никакого внимания, я напоминаю ему, что мы не мебель, не часть декораций и как-никак достойны быть его собеседниками.

Вслед за «На последнем дыхании» он создал произведение взрывное, сокрушительное, шокирующее, революционное. Но на этот раз он зашел слишком далеко в своих концептах, в постмодернистских инновациях; и его «реплики в сторону», отсылки в фильме к реальной жизни, к актерам за персонажами не убедили зрителей, привыкших к безумию менее опосредованному, менее продуманному.

Вторым фильмом он отсек себя от широкой публики. Зато критики по полной насладились множеством суждений и наблюдений, для которых «Женщина есть женщина» давала пищу.

И картине был присужден приз в Берлине с мотивацией, которая не могла не удовлетворить Годара: «Оригинальность, молодость, смелость и дерзость фильма, потрясшего нормы классической кинокомедии».

В сущности, это платье не так уж неприятно носить. Под ним можно спрятать много всего, в том числе и свою наготу, которую больше не натирает шершавая ткань штанов.