— Ружье у него за спиной, а лицо со щетиной, пролетарское, — различила Варвара классовую сущность врага.

Скоро и Клава разглядела конного человека, отчего сразу вспомнила ту ночь, когда Петьке срубили голову. Она даже сперва подумала, что это тот же расхристаный всадник возвращается из Озеринки, порубав уже и Петькино тело. Однако этот человек гнал лошадь хоть и галопом, но безо всякого бешенства, видно было, что он стремится вперед по ясному приказу той самой партии большевиков, о которой рассказывал Клаве Павел Максимович, и что место боя ему уже указано, нужно только поспеть туда вовремя, чтобы меткой пулей поразить не ждущего беды Клавиного отца.

На подступах к двум стоящим посреди дороги девочкам всадник замедлился, чтобы не ушибить деревенских детей, и тут Варвара махнула на него рукой и сбила с коня. Человек упал с животного тяжело, и с размаху ударился о дорогу, подняв облако пыли, однако пыль не стала садиться на него обратно, а испуганно понеслась вслед пронесшемуся вдруг травами ветру. Лошадь прянула в сторону и пошла полем, подальше от своего неправильно убитого хозяина.

— Вот, — перевела дух Варвара. — Хотят свободы, а лошадь угнетают.

Они подошли к упавшему ближе. Человек лежал, неудобно подвернув под себя руку и распластав по пыли ноги в нечищеных сапогах. Клава остановила Варвару за руку.

— Может, он еще жив, — шепнула она.

— Какое там жив, — уверенно заявила Варвара. — Ему вся земля по голове ударила.

— А крови нету, — с расстояния рассматривала погибшего Клава.

— А крови у них мало, у большевиков, — со знанием дела объяснила Варвара. — Они ею добровольно знамена красят. Оттого у них силы столько.

Клава удивилась, как она сама раньше не додумалась до такой простой мысли, и с уважением посмотрела на Варвару. И правда, если у красных все знамена пропитаны живой человеческой кровью, как их можно победить?

— Варя, ты красных боишься? — спросила Клава. Самой ей стало очень страшно. — Варя!

Варвара тем временем совсем потеряла интерес к покойнику, а сошла с дороги и поймала на цветке пчелку. Теперь она стояла и держала ее в ладони, гладя указательным пальцем по мохнатой спинке и разглядывая своими большими ясными глазами. Пчелка жужжала, но не кусала Варвару, потому что верила в ее ласку. После оклика Клавы Варвара разжала руку и выпустила пчелку на ветер.

— Скоро осень, — вздохнула Варвара, думая о чем-то своем. — И они все умрут.

— Кто? — не сразу поняла Клава.

— Пчелки, кузнечики, — грустно сказала Варвара. — Они же не живут, когда холодно.

Клава ничего не ответила, но заметила легкие слезы на глазах Варвары и задумалась над непостижимым существом своей вечной маленькой любви, одним движением убившей человека, зато жалеющей мириады безымянных существ, умирающих каждый год, чтобы никогда больше не встретиться с солнцем. Они ведь и правда не знают, подумала Клава, что на следующий год снова наступит лето.

Третий разговор вышел уже в Озеринке.

На самом деле Озеринки больше не было. Пока Клава ходила в Злотово спасать Варвару из плена раздувшегося черного духовенства, на деревню вышел красноармейский отряд, руководимый идейным коммунистом товарищем Победным, со всем двойным смыслом своей диалектической фамилии. Товарищ Победный послан был для розыска пропавшего продотряда, но на пути получил дополнительную депешу, что в районе орудует белая банда, подорвавшая целый стратегический бронепоезд, а вместе с ним и здоровье вождя мировой революции товарища Свердлова. «Смерть всей контрреволюционной сволочи!» — стояло в депеше. И внизу: «Тов. Троцкий»

Победный существовал как практический марксист, потому он сразу осознал имевшую место в Озеринском районе угрозу перехода количества саботажной косности в бандитское, пропащее для революции качество, и приступил к делу со всей суровостью. Суровость же Победного также основана была на одном из главных принципов марксизма, а именно на отрицании отрицания. Еще в двадцати километрах от Озеринки отряд Победного арестовал четырех баб, побиравшихся на болотах ягодой, рожи у баб были непонимающие, намертво перекошенные ненавистью к страданию и нежеланием терпеть временные трудности новой жизни, существование белой банды они упорно не хотели признавать, и Победный приказал произвести отрицание этого отрицания путем расстрела баб на месте. «Кто отрицает правоту революции, того самого революция отрицает, и в этом ее правота, товарищи красноармейцы!» — выдал Победный перед строем своих бойцов следующую теорему марксизма, только что выведенную практическим усилием из его аксиом. Во всяком своем революционном действии товарищ Победный умел находить такую теоретическую мораль и сразу сообщал ее товарищам.

Малолюдность района для Победного являлась закономерным следствием перехода из количества в качество: количества не должно было остаться, одно единое и коварно таящееся где-то на глубине злокачество. Так оно и вышло: в Озеринке отряд Победного обнаружил новых людей, поедавших революцию непосредственно в форме ее исполнителей, а в лопухах красноармеец Вытюжный нашел и высшую форму злостного качества: мальчика с размозженной собачьей головой. Пораженный чудовищностью озеринского факта, Победный приказал вывести всех жителей деревни на гумно и убить рабочими, не ведающими отвращения пулями, перед расстрелом же Победный хотел услышать от них самое отрицание, потому что в уродливом цветении боковой ветви контрреволюции должна была содержаться новая антиистина, которая завтра, может быть, взята будет на вооружение следующим врагом.

— Отрицай, сволочь! — велел сгрудившимся для смерти озеринцам Победный, не сходя со своего боевого коня.

— Всякая власть есть угнетение! — охотно бросил лозунг из толпы Михей Гвоздев. — Раньше угнетались рабочие да крестьяне, а теперь — скотина бессловесная. Да здравствует мировое возмущение коровьего и конского пролетариата!

Толпа не поддержала оратора, только плачущие перед гибелью бабы завздыхали от сочувствия к умирающей без понимания правде и принялись креститься.

Победный выделил Гвоздева из массы, чтобы казнить его особо и памятно.

— Революция едина со своей противоположностью! — публично осветил затем истину Победный, привстав в стременах. — Не всякое движение есть прогресс, бывает и бессмыслица! А ну, бей гадов!

Красноармейцы дали залп. Все озеринцы повалились на поверхность гумна, хотя многие упали просто от хитрости. Победного же провести было нельзя: он сразу велел бойцам проверить штыками глубину созданной смерти. Завизжали, забарахтались под штыковыми ударами озеринские бабы. Одна, особо прыткая, даже вскочила на ноги и понеслась босиком по гумну к лопухам. Победный выхватил револьвер и дал бабе пулю, та с разгону, не успев повернуть, влетела в стену сарая и, зашибленная, свалилась наземь. Какой-то мальчишка прокусил зубами ветхий сапог одного из красноармейцев, и тот, кривясь от боли, долго отбивал мальчишке голову прикладом. Боец Неводов принес Победному забрызганного чужой кровью вопящего младенца, подцепив его за пеленки штыком, потому что не знал, будет из ребенка человек или же прямая сволочь. Победный на месте изобрел и исполнил делом независимо от царя Соломона, о котором ничего не знал, его тысячелетнюю мудрость: он рассек ребенка саблей на две половины, которые обе упали на землю, освободив одновременно штык, слух и сознание Неводова от возникшей было заботы. Но глядя на дернувшие конечностями куски ребенка и его вывалившиеся розовые кишечки, Неводов с трудом подавил в себе выход походной каши. «Все одно поить его было бы нечем», — утешил бойца Победный. «Не то что бабы, козы при нас нет. Такая уж нам судьба, товарищ Неводов, указанная партией большевиков: бороться со своей противоположностью, пока не выйдет завершенное единство».