— Боги, старьё-то какое! Да разве ж в такие стены можно приличных людей пускать? А ещё богатый дом! Куда ж ты, хозяйка, смотришь?

Я пытаюсь что-то возразить, дескать, откуда мне знать, как эти гобелены выглядеть должны, если я ни в одном жилом доме тут не была? И вообще, это временная мера…

— Так, ясно, вот с гобеленов и начнём, — прерывает меня эта бурная женщина. — Ты вот, парниша, давай-ка быстренько рамки нам сделай, деревяшки-то в хозяйстве найдутся?

Мы с Эцаганом вламываемся в Азаматову мастерскую и откапываем там несколько деревянных брусьев, из которых он быстро и ловко сооружает четыре больших рамки с надпилами по двум сторонам, как зубья расчёски.

Когда мы спускаемся, дамы внизу уже распотрошили мои и Эцагановы запасы материалов и нашли там подходящие нитки.

— Ну вот, — говорит наша наставница. — Теперь натягиваем основу…

— Погодите, — говорю. — Может, мы как-нибудь друг другу представимся? А то мне очень неудобно, что я не знаю, как к вам обращаться…

— А чего неудобно? Давно бы уж выдумала, как меня называть. Ну, если воображения не хватает, зови меня Орешница, так меня на рынке кличут. Кудряша я знаю, тебя саму все зовут Белая, остаётся только этой девочке кличку надо придумать.

— Есть у меня кличка, — тут же отзывается Орива. — На островах меня Задирой кличут, за то, что в детстве дралась много… — добавляет она чуток сконфуженно.

Орешница смеётся, Эцаган демонстративно отсаживается подальше, старательно изображая на лице испуг. Урок продолжается.

Через некоторое время я осваиваю методику, хотя продвигается дело небыстро. Орешница-то уже сантиметров двадцать сплела и нас всех четыре раза обежала и поправила, а мы пока тормозим. У Оривы выходит несколько лучше, потому что она в детстве этому уже училась.

— Ну ладно, — говорит наконец Орешница. — Суть вы поняли, теперь надо узоры выплетать. Не лысую же тряпку на стену вешать… Давай, рассказывай, хозяйка, какие узоры делать будем?

Я сдерживаюсь, чтобы не ляпнуть, что мне нравятся олешки с большими рогами. Хватит с меня бормол, теперь пока не узнаю, по какому принципу эти узоры вообще делаются, ничего не скажу. Примерно в этом смысле я и высказываюсь.

— Э-э, да ты ж как дитя малое, не знаешь ничего, — осознаёт Орешница. — Да-а, тебе и правда учителя нужны, сама не освоишься. Ну давай на первый раз сделаем что-нибудь обычное, что в каждом доме на гобеленах изображают. Например, небо и землю. Уж это-то ты видела?

— Я, может, и видела, только не знала, что это небо и земля…

— Ну, они такие, — Эцаган с Оривой принимаются объяснять, маша в воздухе руками, — тут круг, тут квадрат, там солнце, здесь вода.

Орешница тяжело вздыхает и прохаживается вдоль висящих на стене старых гобеленов.

— Вот, иди смотри, самый простой рисунок.

Я подхожу. Самый простой рисунок не содержит в себе ни круга, ни квадрата, не говоря уж о прочих прибамбасах. Это что-то типа гигантского цветка из четырёх лепестков, тычинки которого завязались узлом в экстазе, а по углам выросли трусы.

— И где тут земля и небо? — несчастным голосом взываю я.

Все трое кидаются объяснять хором, так что приходится их затыкать, чтобы выслушать Орешницу.

— Вот круг посередине, в нём крест и точка, видишь? Это солнце, а точка — Присолнышек. Крест указывает дни равноденствия и солнцестояния. Дальше, четыре угла видишь? Это земля. Ну и что, что не квадрат, но ведь четыре угла! Теперь, видишь тут змею? Это вода.

— Так змея или вода? Я вижу тут рельсы!

Орива покатывается со смеху, наставница вытирает пот со лба.

— Змея означает воду. А изображается как лента с поперечными полосками. Теперь понятно?

— Да. А вот тут, с краю, тоже вода?

— Нет конечно, это странствия.

— Но ведь тоже лента с полосками!

Орешница хватается за голову.

— Там полоски за край ленты выходят, — тихо объясняет мне Эцаган. Орива уже валяется на диване, согнувшись и дрыгая ножками.

— Ребят, я так не могу! — взвываю я. — Давайте вы как-нибудь по порядку мне всё объясните, а?

К счастью в этот момент из детсада, то есть клуба, является дитя, так что мы садимся ужинать, а Унгуцу я отношу тарелку наверх.

— Вкусный суп, — несколько удивлённо сообщает Орешница. — Надо же, догадалась зелени положить.

Зеленью на Муданге называют всю еду растительного происхождения, в том числе овощи и фрукты. Что она имеет в виду, я не понимаю. Совсем тупой меня считает, что ли, после всех этих узоров?

— Да ты не обижайся, — хихикает Орешница. — Просто молодые жёны обычно брезгуют зеленью, потому что это еда для бедных. А ведь она вкусная и полезная.

После ужина мы возвращаемся к изучению узоров. Но теперь я научена горьким опытом и усаживаю гостей рисовать мне узоры одолженными у ребёнка фломастерами. Каждому велено нарисовать все изображения одной идеи, которые он сможет вспомнить. Когда память исчерпывается, бумажки передаются по кругу на случай, если другие что-нибудь могут дополнить. Ирих мы тоже в это впрягаем, она вполне способна рисовать узоры, поскольку в клубе им довольно много этого добра дают для срисовывания. Готовые картинки я собираю, рассматриваю и стараюсь запомнить. Надо будет вообще их засканировать и красиво разложить по папочкам в буке. Для меня это всегда был очень действенный метод систематизации.

Всё идёт прекрасно, только в какой-то момент Эцаган начинает хихикать. Видимо, это занятие кажется ему очень смешным и дурацким. Орива немедленно присоединяется, и они заводят друг друга до того, что начинают давиться смехом. Ирих тоже не отстаёт. Когда и Орешница принимается похохатывать, я понимаю, что пора сворачивать лавочку. И вот тут входит Азамат.

Некоторое время он просто стоит, вбирая взглядом картину: я на полу среди бумажек с яркими узорами, рядом к дивану прислонены несколько рамок с нитками и началом гобелена, на диване Орива с Эцаганом, упав в разные стороны, содрогаются в приступах хохота, пряча лица в подушки; в кресле напротив сидит незнакомая крупная тётка и гулко гогочет, утирая глаза платочком.

— Это что, эпидемия? — осторожно интересуется мой супруг.

Просмеявшись и поочерёдно умывшись, мои гости возобновляют прерванное занятие, пока я кормлю Азамата. Ему несколько неудобно перед незнакомой женщиной, что я о нём так забочусь. По идее ведь должно быть наоборот. Но она, почувствовав его смущение, тут же заверяет, что и сама всегда мужа пичкает, чтобы ел дома, а не тратил деньги по тавернам.

— Мы расчистили плато почти у самого берега, — отчитывается он между голубцами. — Ребята там останутся, заложат стены по плану, потом я опять приеду руководить.

— Ты моё солнышко, жуй давай, — воркую я. Нет, ну правда, какая прелесть, мужик при деле и доволен собой. Вьюсь вокруг, глажу его по голове. Соскучилась за день вообще-то. — А мы вот тут пытаемся обучить меня традиционным орнаментам. Не хочешь картинок порисовать? Или устал?