Уоттс начинает с вопроса, сформулированного на редкость прямо: что вы считаете границей собственного «я» — тем местом, где заканчиваетесь вы и начинается «остальной мир», которым вы не являетесь? Вот типичный ответ большинства из нас: мы воспринимаем себя как «кожаную оболочку», ограничивающую физическое тело, которое и представляет собой границу нашего «я».

Вы, конечно, сразу же обратите внимание на наличие проблемы в такой формулировке. Используя слово «я», мы можем употреблять его в другом значении — не имея в виду весь свой организм, а только то, что происходит в голове. Согласно этому значению, остальной организм не в такой степени является «я», как голова. Допустим, вам должны ампутировать ногу — будете ли вы думать, что в связи с этим «вас» станет меньше? (Скорее всего, нет, но если нужно ампутировать вашу голову, это мгновенно станет совершенно другой историей.) Таким образом, мы имеем два разных значения одного и того же физического предмета, который имеем в виду под «я». Пока мы останемся с определением «кожаной оболочки».

Вообразите, что наводите сверхмощный микроскоп на свою левую руку и увеличиваете изображение до тех пор, пока в поле зрения не остается лишь мельчайший фрагмент указательного пальца и такой же фрагмент окружающего его воздуха. При соответствующем увеличении все, что вы увидите, будет представлять собой не более чем бессвязное сочетание молекул, часть из которых относится к вашему пальцу, а часть — к окружающему его пространству. Отсюда наш следующий вопрос или, скорее, тот же вопрос, но в другой формулировке: каким образом вы проводите границу между молекулами, считая, что одни из них относятся к вашему «я», а другие — к остальному миру? При таком уровне увеличения становится ясно, что мы говорим всего-навсего о молекулах. Что особенного именно в тех, которые вы причисляете к своему «я»?

Первый ответ, который приходит в голову, касается сознательного контроля. Вы наверняка захотите пошевелить пальцем, что никак не затронет внешние по отношению к вашей коже предметы. Так становится понятно, почему граница кожи столь важна: по одну ее сторону у вас есть сознательный контроль, по другую — нет. Но у Уоттса есть на это готовое возражение. Он спрашивает: действительно ли вы сознательным образом контролируете свое дыхание? Вы и впрямь активно и осознанно прокачиваете кровь по своим сосудам и вырабатываете антитела для борьбы с вирусными инфекциями? Нет, ответите вы, это просто каким-то образом происходит. Даже мышление не является настолько преднамеренным действием, каким нам хотелось бы его видеть (это я очень хорошо понял в Обществе медитации «Прозрение»). По большей части мышление тоже просто «каким-то образом происходит».

Ладно, скажете вы, наверное, не следовало употреблять словосочетание сознательный контроль. Ясно, что бессознательный контроль тоже относится к этой сфере. Сознательно ли, бессознательно ли — я контролирую все, что происходит внутри моей кожи, и ничего — вне ее. Однако и это не так: вы контролируете массу вещей вне своей кожи. С помощью нужных инструментов вы можете построить бассейн у себя во дворе, с помощью силы убеждения — убедить сотни тысяч людей в необходимости свергнуть диктатора. Вы возразите, что это косвенный контроль, а контроль над своими органами кажется более непосредственным. Но Уоттс не даст вам отделаться таким замечанием, поскольку оно основано на логической ошибке, idem per idem — в нем заложен ответ на головоломку, которую мы пытаемся распутать. Действительно, разница между «прямым» и «косвенным» контролем в данном случае определяется как раз тем, где вы проводите границу между своим «я» и остальным миром, а это именно та проблема, в которой мы пытаемся разобраться (включая ответ на вопрос, насколько обосновано традиционное понимание этой границы).

Теперь затруднительность вашей ситуации стала полностью очевидной. Какой бы критерий вы ни предложили взять за основу для проведения границы между «я» и «не-я», всегда находится контраргумент, ставящий это под сомнение. Вот тут Уоттс и выдает тезис, который сбивает вас с толку еще сильнее. Встретившись с ним впервые, я испытал ощущение сродни тому, которое может возникнуть, когда неторопливая прогулка по пологому холму неожиданно приводит на кромку обрыва нависающей над морем скалы.

Тезис выглядит следующим образом: не важно, где вы соберетесь провести границу, даже если мы сможем согласовать критерии ее местонахождения, потому что вы не будете проводить границу в общепринятом смысле слова. Сама идея граничной линии подразумевает разделение на две стороны. Если вдуматься, в нашем случае бессмысленно определять границу как нечто, разграничивающее вещи. Больше смысла представить ее в виде места, где эти вещи встречаются, а точнее — становятся единой сущностью. То, что содержится с внутренней стороны границы, обязано своим существованием тому, что находится с ее внешней стороны, и наоборот; это по определению неразрывные части единого целого. Невозможно представить себе гребень волны без впадины или тьму без света.

Эта мысль положена в основу древнего китайского символа «инь-янь», но в ней нет ничего религиозного или «духовного». Уоттс считает, что это не более чем вывод, к которому приводит объективное рассуждение. Не может быть «я» без «всего остального», и бессмысленно рассуждать о первом в отрыве от второго, равно как и следовать туманному и бессодержательному лозунгу «Все мы единое целое», отдающему цветочками и травкой. Да, этот вывод справедлив для любых уровней, от самых абстрактных до самых конкретных. Действительно,

вы не можете быть собой вне вашего личного окружения или вне социального или иного сообщества, к которому принадлежите. Но вы не смогли бы быть собой и без всех физических объектов внешнего мира, которыми вовсе не являетесь.

Мы живем, не сознавая этой очевидной истины, беспокойно пытаемся определить собственные границы, утвердить свое эго, установить превосходство над другими. Мы не понимаем главного: именно взаимозависимость делает нас тем, что мы есть. Вот как говорит об этом Уоттс: «Настоящая фундаментальная и абсолютная истина, единственное, что необходимо знать для понимания самых сокровенных тайн бытия, звучит так: у всякого внешнего есть внутреннее, а у всякого внутреннего есть внешнее, и, несмотря на свои различия, они неразделимы».

Это упоминание о различиях имеет большое значение. Речь не идет о том, что границы не существуют, вроде «истинной» картины мира как большой бесформенной однородной массы, похожей на подтаявшее мороженое. То, что ваше «я» и «все остальное» сущностно связаны между собой, не должно пониматься так, будто вашего «я» нет. Наше душевное здоровье зависит от возможности поддерживать целостность своей личности, и ни Алан Уоттс, ни Экхарт Толле не собираются угрожать вашей психике. На самом деле оба они приходят к выводу о том, что собственное «я» — некая фикция, хотя и исключительно полезная, и понимание этого, а не попытки отрицания всеми силами, может служить исполнению желаний.

Замечено, что спокойная манера Экхарта Толле помогает умерить скепсис его собеседников, и это оказалось так и в моем случае. Он действительно распространял вокруг себя почти осязаемое ощущение глубокого спокойствия, которое впитывалось в атмосферу маленькой квартирки, и я должен признать, что, несмотря на все мое сопротивление, к концу разговора оно передалось и мне. Паузы, которые казались такими неловкими вначале, постепенно начали восприниматься лучше, а позже, когда мои потуги заполнить их разговором угасли, и вовсе стали приятными. На протяжении многих секунд Толле моргал и улыбался, а я обнаружил, что спокойно улыбаюсь в ответ.