Государь же очень любил пушки. Он лично бегал от орудия к орудию, чтобы убедиться, что бомбардиры всё делают верно. Иногда Пётр Алексеевич от нетерпения вырывал из рук солдата банник, сам драил ствол орудия. Собственноручно заряжал его ядром и порохом, выверял угол наклона, а затем брал раскалённый пальник и прикладывал его к запальному фитилю. Гремел выстрел, ядро с шипением вылетало из ствола, и через мгновения деревянная цель разлеталась в щепы. Пётр Алексеевич с довольным видом отдавал обратно пальник бомбардиру и гордо говорил:

– Вот как надо! Понял?!

И тут же метровыми шагами быстро шёл к другому орудию, чтобы вновь внимательно наблюдать за работой бомбардиров. Те старались делать своё дело хорошо и не робеть под внимательным взглядом государя. Если выстрел действительно был хорош, царь радовался с искренностью ребёнка и от души хлопал широкой ладонью удачливого бомбардира по плечу Тот старательно терпел медвежьи удары, чтобы не вызвать недовольство государя.

Пётр Алексеевич как почувствовал, что за ним кто-то следит. Он обернулся и увидел в конце поля, на дороге, несколько саней с людьми. Прямо напрямик по заснеженному полю к нему шёл Николай. Государь нетерпеливо махнул ему рукой, чтобы шёл ещё быстрее. Сыскарь перешёл на бег. Получился бег по пересечённой местности. Правда, обувь совершенно неспортивная. Сапоги с абсолютно гладкой подошвой из толстой воловьей кожи раз за разом скользили по рыхлому снегу. Хоть немного, но помогали держаться невысокие каблуки с набойками. Так что кое-как, но добежал по нетоптаному снегу.

– Доброе утро, государь! – радостно поздоровался Николай, абсолютно не выказывая недовольства, усталости и сбитого дыхания.

– И тебе не хворать! – задорно ответил Пётр Алексеевич и подозрительно покосился на своего нового соратника. – Ты это где пропадаешь, Николай? Да и сияешь весь, как медный таз! Небось всю ночь с молодой жёнкой в постели прокувыркался, в то время как мы тут с Лефортом и Головиным аж с самого утра всё поле чуть ли не на пузе излазили? Усталые и голодные, как сами черти! Вот, Меншикова послал в деревню за провизией! Но кто его знает, когда он ещё вернётся? Его пошлёшь по одному делу так он десять мест заодно излазит, но выгоду для себя и меня обязательно отыщет! Ладно, пошли, покажешь мне – чему тебя твои англичане научили!

Царь, не дожидаясь ответа и не оборачиваясь, чтобы проверить, идут ли за ним или нет, широкими шагами направился обратно к пушкам. Он был уверен, что ослушаться его никто не посмеет. И он был прав. Николай, приноравливаясь к темпу государя, шёл вслед за ним. Подойдя к только что отстрелявшейся пушке, Пётр Алексеевич без особых церемоний оттолкнул в сторону бомбардира.

– Дай сюда и отойди подальше! – приказал царь и забрал у растерявшегося солдата банник.

С довольным выражением на лице государь повернулся к Николаю и торжественно вручил ему орудие труда. Николай нисколько не смутился и пошёл чистить ствол пушки. Делал он это тщательно, так как не хотел стать жертвой собственной лености, да и пожить ещё охота. Зарядил пушку. Фитиль вставлен, а пальник уже разогрет. Остаётся только произвести выстрел. Но хитрый Пётр Алексеевич за то время, пока сыскарь занимался орудием, отослал солдат, чтобы те перетащили мишень на другое место. Николай стал прицеливаться. Он уже успел запомнить предыдущее положение мишени и сделал предположение, что та уже была пристрелена. Теперь расстояние несколько увеличилось, а значит, и угол возвышения ствола тоже необходимо увеличить. Вопрос только – насколько. Пришлось сделать в уме необходимые расчёты. Они были, конечно, весьма ориентировочные, но лучше что-то сделать, чем вообще ничего не делать. Многих параметров орудия и заряда Николай просто не мог знать, но… всё-таки. Риск – благородное дело.

Пётр Алексеевич, заложив руки за спину исподлобья наблюдал за действиями новоиспечённого бомбардира и никак их не комментировал. Не порывался он и что-либо исправить. Бомбардиры других орудий тоже ревностно наблюдали за новичком в княжеской одежде. Над учебным полем стало как-то особенно тихо, будто бы и людей на нём вовсе не было. Только одна из оставленных на дороге лошадей призывно заржала, но никто из людей у пушек не обратил на неё внимания.

Николай поднёс к фитилю раскалённый пальник. Раздался оглушительный грохот. Клубы дыма на время закрыли видимость так, что никак нельзя было разглядеть мишень. Николай волновался, прямо как на защите диплома в университете, но виду не подавал. Наконец дым рассеялся, и все увидели, что мишень разнесена в щепы. Пётр Алексеевич даже вначале не поверил своим глазам. Да и сам Николай тоже не мог поверить своей удаче, хотя в корабельных баталиях англичан с испанцами ему уже пришлось повоевать в составе расчета орудия и наводить пушки на цель. Царь в восторге сбежал с возвышения, на котором стояли орудия. Пробежал ещё немного вперёд, обернулся и закричал:

– Ты её поразил! Ты разбил мишень, Николашка! Молодца! Точно поразил!

Пётр Алексеевич быстро вернулся обратно и от радости расцеловал нового бомбардира. Затем с гордым видом посмотрел на идущих к ним Лефорта и Головина.

– Вот поглядите на него, други мои! – Царь крепко приобнял Николая. – Теперь будем вместе бить наших врагов, откуда бы они ни повылазили! Оказывается, научился чертяга всё-таки в своих Англиях бомбардирскому делу, причём – самым достойным образом! Только что лично сам проверил и при всех заявляю, что отныне Николай Бельский – бомбардир Преображенского полка со всем причитающимся жалованием и обмундированием! Сам тебе лично его выдам!

– А вот за это – можно и выпить! – громко крикнул подъезжающий на санях Меншиков. – Я твой голос, Пётр Алексеевич, ещё с того конца поля хорошо слышал! А за что пьём-то?

Молодой краснощёкий парень с довольным видом спрыгнул с саней и тут же приказал слугам стелить толстые персидские ковры прямо на снег. Он умудрился откуда-то привезти даже целых два ковра.

– Пришлось, мин херц, кое-кого ограбить по дороге, а то как-то неуютно, да и холодно нам на снегу сидеть своими голыми задами!

Пётр Алексеевич расхохотался на грубую шутку камердинера и толкнул локтем в бок сыскаря.

– Что я тебе говорил, Николай? Видал довольную рожу Меншикова? Знаешь, отчего она у него такая? Снова небось украл, плут эдакий, и, наглец, не скрывает того!

– Мин херц! – сделал обиженное лицо камердинер. – Для тебя же из всех силов стараюсь! Себя ни днём ни ночью не жалеючи, и всё ради тебя одного!

– А себя ты тоже не забываешь, Алексашка! – грозно рявкнул царь и отвесил подзатыльник своему хитрому камердинеру – Что ещё сегодня такого украл? Немедля говори мне!

Меншиков почесал затылок, лукаво улыбнулся, но ничего не ответил и как ни в чём не бывало стал лихо командовать слугами, разворачивающими посреди заснеженного поля огромную царскую скатерть-самобранку. Одни из них уже расставляли на расстеленный ковёр холодные закуски и посуду, а другие разводили огонь под жаровней, чтобы запечь в ней свежего горячего мяса. Пётр Алексеевич ещё раз грозно покосился на своего камердинера, шумно вздохнул, уселся на ковёр и махнул рукой остальным, чтобы те присоединялись к нему. Алексашку долго упрашивать не пришлось. Он быстро пристроился рядом с государем. Отрезал большой кусок буженины и отдал его царю: