дым, мужчина шагнул вперед и обнаружил, что калитка, прежде закрытая, теперь распахнута настежь, а замок болтается на сломанной дужке.

Когда он поравнялся с ней, навстречу прошмыгнул мужчина в сером плаще и такой же невзрачной кепке. Белов успел подумать, что одним меньше, легче будет беседовать и убежать, как два метра спустя шлейф кислого амбре заставил его обернуться, но мужчина успел юркнуть в кусты и скрыться в темноте.

На подходе Белов услышал возбужденные громкие голоса.

— Где же милиция? Вы же сказали, что дозвонились дежурному!

— Да, я дозвонился, они выехали.

— Так, где же они? Уже полчаса прошло!

— Наверное… едут.

— Позвоните еще раз!

Другой, еще более нервный женский голос чуть ли не кричал:

— Почему до сих пор нет директора? Как стены красить, так она сразу тут как тут, родители помогите! А чуть дело запахло…

— Ничего не запахло! Я уверен, все хорошо, не нагнетайте!

— Вы мне рот не затыкайте!

— Я вообще на вас не смотрю!

Белов затушил сигарету в мусорном ведре и вошел внутрь.

Когда он оказался в холле, как-то сразу наступила тишина, будто бы все эти взрослые люди, стоящие небольшими группами вдоль стен, моментально поняли, кто он такой и зачем явился, хотя на вид его вряд ли можно было отличить от самих родителей.

«Только бы комитетчик успел все сделать, — подумал он, стараясь унять биение сердца. — Да и курить надо бросать…»

— Здравствуйте, товарищи родители, — сказал Белов чуть хрипловатым голосом. Он выпрямился, обвел взглядом просторный холл, наткнулся на стенгазету со звездой, которую рассматривал толстяк в коротком смешном пальто и повернулся в сторону приемной. Оттуда, как по команде начали выходить люди, — еще в кабинете они что-то говорили, но увидев мужчину с военной выправкой, стоявшего посреди холла, сразу замолкали. Их раздраженные и тревожные лица застывали, вытягивались и становились похожи на восковые маски. Он дождался, пока движение прекратится и встревоженные голоса утихнут и вновь заговорил: — Прошу минуту внимания. У меня для вас есть важное сообщение, касающееся школьников, участвующих в Зарнице.

Глава 14

1941 год

Шаров брел вперед словно во сне. Он с трудом пересек Большую Черкизовскую — поток людей, уходящих на восток, казался бесконечным. Людское море колыхалось, волновалось, вздрагивало и угрюмо двигалось вперед. Периодически от него откалывались одиночки или группы людей, останавливались в изнеможении у обочины, садились прямо на землю или на свою поклажу, огромные тюки и перевязанные коробки, тюки и сумки, если они были, и пустыми взглядами провожали толпу, рядом с которой то и дело проносились навьюченные словно верблюды автомобили. Толпа шумно вздыхала, слышались гневные возгласы, иной раз чья-то палка дотягивалась до железного корпуса, но автомобиль, натужно пыхтя выхлопной трубой, проскакивал мимо, а вслед ему неслись усталые проклятья.

Шаров наступил кому-то на ногу, потом наступили ему, толкнули и он оказался на другой стороне. Городом тут и не пахло, друг к другу теснились темные, вросшие в землю лачуги — местность стала чужой и неузнаваемой, хотя он очень старался уловить в окружающем пространстве знакомые очертания.

«Первомайская, 9», — вспомнил он адрес, который назвал ему тренер, и тут же понял, что идет в другую сторону. Нужно было вернуться назад и вместе с толпой дойти до Щелковского шоссе, потом свернуть направо и там уже искать.

Шаров с трудом заставил себя развернуться. На него вдруг разом навалились усталость, чувство голода и какая-то обреченность, а все происходящее стало казаться жутким сном накануне важного забега — такое с ним случилось и раньше, он редко запоминал эти сны, поутру испытывая лишь чувство огромного облегчения, что все оказалось миражом.

Вот и теперь, разглядывая с расстояния пятидесяти метров реку угрюмых людей, он потянулся к бедру, с силой ущипнул себя, потом еще и еще раз — замёрзшая нога почти не ощущала боли, и он чуть было не обрадовался, что это все-таки сон, и с силой прикусил язык — чтобы уж наверняка.

Резкая боль пронзила мозг, на глаза навернулись слезы. Он согнулся в три погибели, голова сильно закружилась. Новые кроссовки «Адидас» стали грязно-черного цвета и теперь вряд ли здесь кого-то могли удивить.

— Дядя, с тобой все нормально? — кто-то осторожно тронул его за руку.

Шаров с трудом разогнулся. Рядом стоял мальчик лет десяти, чуть младше его школьников. Он был одет в драное пальтишко и чумазую, сползшую набекрень шапку. Лицо перепачкано сажей и только ясные голубые глаза смотрели с любопытством и настороженностью.

— Да… — хрипло сказал Шаров. — Почти… мне бы попить… — пересохший язык еле ворочался. В голове плыл ядовитый туман. Он понял, что с трудом соображает.

Мальчик обернулся на толпу.

— Вы с ними что ли идете? Убегаете?

Шаров покачал головой.

— Нет, я… со стадиона…

— Сталина? — удивился паренек.

— Ага.

— А что вы там делали? Там же никого нет… Ой… — опомнился он. — Сейчас принесу воды…

Парень стремглав юркнул за невысокий забор, обогнул покосившийся домишко и пропал в сухих зарослях.

Шаров подумал, что тот просто сбежал, но минуты через три он услышал чавканье грязи и мальчик появился вновь. В руках он держал алюминиевый бидон.

— Вот… только понемногу… очень холодная, из колодца. Мамку будить на стал, она только что со смены пришла, — виновато сказал он. — Патроны делает для советской армии. Я бы тоже делал, но меня не берут. Сказали, что еще мелкий.

Шаров сделал длинный глоток. Вода была обжигающе холодной. У него свело скулы, а в затылке запульсировали вспышки боли.

— Ничего… еще успеешь…

— Да когда я успею… война на днях закончится… — пожал плечами мальчик. — Слышите, как наши зенитчики их бьют! — он обернулся и показал на далекие вспышки, мерцающие где-то на линии горизонта.

Шаров покачал головой.

— А… ну да… бьют… но все равно, не спеши.

— А что вы на стадионе делали?

Шаров подумал, что врать в его положении бессмысленно, к тому же мальчик явно не представлял никакой угрозы.

— Тренировался.

Брови парнишки взлетели.

— Правда, что ли? Вы спортсмен?

Шаров кивнул.

— Да, легкая атлетика. Я бегаю на средние дистанции. Пять, десять тысяч метров.

Мальчик восхищенно уставился на него.

— А как… ваша фамилия? Я… друзьям расскажу… что встретил…

— Андрей… Андрей Емельянов… — Шаров слегка смутился, назвав эту фамилию, но опробовав ее