ему. Он даже больше ее не предупреждал, чтобы она не рассказывала свой «секрет» другим, – если она до сих пор никому ничего не рассказала, он не сомневался, что не расскажет и дальше.

Да и расскажи она, кто ей поверит?

Вскоре после десятого дня рождения Патрисии Фрэнк и Мэри Коломбо нашли желанный дом. Он был в новом районе Элк-Гроув-Виллидж, северо-западном пригороде, сразу за новым аэропортом. Симпатичный двухуровневый дом по адресу: Брэнтвуд, 55, с двумя спальнями наверху и двумя внизу, пристроенным гаражом на две машины и задним двором с патио. Он был расположен всего в квартале от Нортон-Парка, где была детская площадка, всего в трех кварталах от начальной школы Солт-Крик и в паре кварталов от нового торгового центра «Гроув» с супермаркетом, химчисткой, множеством маленьких магазинчиков и большой аптекой «Уолгрин».

Поселок был невелик: пожарная часть и полицейский участок находились прямо за торговым центром «Гроув». Средних размеров больница Алексианского братства располагалась всего в паре кварталов на той же улице. Поблизости были библиотека, общественный центр, еще несколько парков – Лайонс-Парк, Джейси-Парк, Бербанк-Парк, Эпплсид-Парк, Одюбон-Парк и другие – почти все с игровыми площадками. Место явно предназначалось для семей с детьми.

С одной стороны границей городка служил лесной заповедник, с другой – западный забор аэропорта О’Хара, поэтому 50 процентов периметра поселения было защищено от любых посягательств. Ко второй половине примыкали два южных пригорода: тихие поселки для среднего класса Вуддейл и Итаска и загородный клуб «Солт-Крик», расположенный на берегу извилистого ручья Солт-Крик, до этого протекавшего по территории пяти общественных парков Элк-Гроув-Виллидж. Это был пригород шестидесятых, воплощенная американская мечта широких народных масс, соединившая лучшее из обоих миров: работу в шумном многолюдном Чикаго и семейную жизнь за городом, едва ли не в сельской идиллии с безопасными улицами, приличными школами и косившими каждую субботу газоны людьми.

Когда старшие Коломбо в первый раз привезли Патрисию и Майкла посмотреть дом, понять, кто из детей больше рад, труда не составляло. Разумеется, Майкла заворожила «собственная комната» и детская площадка рядом – не с гравием, как в городе, а с настоящей травой. На четвертом году ему не надо было сталкиваться со сменой школы или другими сложными эмоциональными проблемами.

Радость Патрисии была иного рода. Как и Майкл, Патрисия была в восторге от перспективы собственной декорированной по своему усмотрению спальни, возможности уединиться в чистоте от далеко не всегда опрятного младшего брата, с которым у нее до сих пор была общая спальня. Мысль о переводе в новую школу ее не тревожила, в школе на Огайо-стрит она ни к кому особенно не привязалась, за все пять лет обучения ей понравилась только мисс Робин. Но главная надежда Патрисии, ее самая большая победа, заключалась в том, что она ускользнет от дяди Гаса и уже пугающего ее красного конфетного фургона.

Помимо того, что ей просто не нравилось то, что они делали с Гасом, она, вопреки его заверениям в обратном, чувствовала, они занимаются чем-то неправильным, а необходимость все скрывать угнетала. Это был такой секретный секрет: она никогда не могла никому об этом рассказать. Для столкнувшегося со сложной проблемой нет ничего лучше и естественнее, как довериться кому-то понимающему, получить возможность все обсудить, для него это одно из самых целебных противоядий. Когда этот путь эмоционального облегчения закрыт, разум может превратиться в темницу, где ожившие и набравшие силу секретность, вина, обман и стыд отравляют все остальное. В возрасте десяти лет Патрисия Коломбо пыталась справиться с проблемой, с мучениями, способными довести до предела и куда более взрослого человека.

Вырваться из-под тайного гнета Гаса Латини благодаря столь неожиданному и простому побегу казалось чудом. Она сразу же настолько расчувствовалась, что включила в свои молитвы на катехизисе и воскресной мессе особые слова благодарности, хотя – внезапно пришло в голову ей – за все три года она ни разу не молилась о помощи в ее ситуации, связанной с совершаемым над ней сексуальным насилием. Только теперь, когда конец был близок, ей подумалось, что от разговора с Богом она воздерживалась потому, что это было так… грязно. Простое слово «грязно» было еще одним новым признанием. Прежде она никогда не позволяла себе думать о том, что она делала, в подобных выражениях. Дядя Гас вечно ее уверял, что все, что они делают, – это нормально, ибо они так сильно друг друга любят. Как-то он сказал ей, что «непристойным» и «скверным» это считается только тогда, когда между двумя людьми нет любви.

Патрисия часто задавалась вопросом, помогут ей отец или мать, если она им расскажет о том, что происходит. Вначале она задалась вопросом, поверят ли они ей, а если поверят, как они ей помогут? И вот, сами того не ведая, они уже ей помогали: покупая дом и увозя ее подальше от города, они невольно устраняли ее проблему. Она подумала, что наконец освободится от дяди Гаса и ей никогда, никогда не придется никому признаваться в отвратительных вещах, которые она проделывала в красном конфетном фургоне.

Для десятилетней Патрисии Коломбо это было самым замечательным событием.

Спустя годы в тюремной комнате для свиданий сестра Берк сказала Патрисии:

– Значит, твои родители в конце концов помогли тебе решить проблему дяди Гаса, даже не зная об этом. Когда ты говоришь, что ненавидишь их за то, что они тебе не помогли, ты имеешь в виду, что они не помогли тебе намеренно, или раньше, или как?

– Я имею в виду, – ровным голосом ответила Патрисия, – что им следовало уделять мне больше внимания, чтобы они могли почувствовать, что со мной что-то не так. Я была их дочерью, сестра Берк. Как такая ситуация могла продолжаться в течение трех лет, и никто из них ничего не заподозрил?

Сестра Берк кивнула.

– Я понимаю, о чем ты, Триш. Однако думаю, нельзя сказать, что они не увидели твою проблему, потому что не обращали на тебя достаточно внимания. Из того, что ты мне рассказала, ты, похоже, получала обильное внимание со стороны обоих родителей. Даже после рождения Майкла ты явно оставалась любимицей отца. Что касается матери, она, очевидно, не уделяла тебе столько же внимания, как отец, но уж точно тебя не игнорировала.

– Тогда почему они не видели, что происходит? – продолжала упорствовать Патрисия.

Сестра Берк тихо вздохнула.

– Хотела бы я ответить на этот вопрос, Триш. Хотела бы я дать простое объяснение, которое удовлетворило бы твой разум и смягчило бы твою враждебность к ним, – но у меня его нет. Ты никогда им