Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И встал на нос. Словно не услышал тихой реплики Гранского: «Куста боится» и злого ответа Кирилюка: «Угомонись, злыдень!»
Катер попятился из бухточки и, развернувшись, заспешил к Гагачному, а через четверть часа, обойдя его на предельно близкой дистанции, чтобы хорошо можно было осмотреть берег, взял курс на Малышку. Никаких изменений вокруг. Сонная салма, и катер словно гладит и без того отутюженную синь. Небо бездонное без единой тучки с холодным солнцем. Когда он будет, этот шторм? Успели бы, возможно, все острова по науке осмотреть.
Полосухин словно перехватил мои мысли. Усмехнувшись, проговорил:
– Благодать какая вокруг. Так и хочется не торопиться.
– Ну и давай осмотрим острова, как и планировали.
– Риск – благородное дело, так, что ли? А разум для чего? Думаю, что… – Полосухин не договорил. Прервал его Потап Кирилюк:
– Бачте, яка шарина! О, прет!
Все мы вскинули головы: нас перегонял, плавно снижаясь, большой шар с маленьким черным контейнером на стропах.
– Самый полный! – крикнул Полосухин.
Катер вздрогнул, задрожал, как в малярийном приступе, забурлила вода за кормой. Мы же не спускали глаз с шара. Ниже и ниже его полет, но тянет, не плюхается в воду. Маячный перелетел и скрылся за ним.
– Право руля. В море, – подал команду Полосухин и пробурчал недовольно: – Давненько таких гостинцев не было.
Успели мы выйти из салмы прежде, чем шар опустился на воду. Засекли мы место его падения. Милях в двух мористее Беруна, последнего острова Оленеостровской салмы.
– Право руля! – скомандовал Полосухин, хотя шар виделся прямо по курсу.
– А для чего вправо? – спросил я.
– Как зачем? – удивился Полосухин. – Какая сейчас вода?
– Отливать начала.
– Куда течение, когда отливает? Читал ведь, Евгений Алексеевич, лоцию.
И верно, шар начало сносить в море. Не очень быстро, но догнали мы его только милях в четырех от островов. Яркин зацепил багром за стропы, Гранский, вскинув автомат, полоснул длинной очередью – засвистел шар, сморщился.
– Отлетался, – удовлетворенно проговорил Гранский, помогая Ярцеву и Кирилюку втаскивать шар в катер. – А большой какой. Раньше, помнится, поменьше прилетали.
Легли на обратный курс. Справа у самого горизонта выткалась тучка лоскутком кисеи. Безобидная тучка, а Полосухин посуровел.
– Вот тебе, Евгений Алексеевич, и утюгом море разглажено, – повторил он мой довод, который я приводил, добиваясь, чтобы начальник заставы взял меня с собой в катер. – Вот-вот северо-западный рванет. В реку не войти.
– Возможно, успеем?
– Нет. Теперь уже – нет, – довольно резко ответил Полосухин и, повернувшись к Ногайцеву, повелел ему: – Держи, Слава, в Благодатную. И поспешай. Мотор только не перегрей. Следи, – и вновь повернулся ко мне. – Оля, бывало, если я в море, чуть ветер, на заставу бежит. Сидит у дежурного и все пост наблюдения тормошит: где катер? Я ей говорю: мешаешься, дескать, а она: я не командую, я тихо сижу. Только, чтобы с тобой рядом. А один раз на вышку сама залезла. Солдаты рассказывали. Чувствую, одобряют.
– А Лена не спит, пока я на границе. Даже на берегу. Ждет.
– Пообвыкнутся с годами, – вздохнул. – Только не пишет Оля. Молчит.
– Сам бы сделал первый шаг.
– Нет!
Катер вошел в пролив между Беруном и баклышами, вот уже миновали Отколыш, словно отторгнутый баклышами камень, невысокий и круглый, будто облизанный языками волн – впереди салма. Не так уж далеко до берега. Но и туча уже на полнеба и местами свинцово потяжелевшая. Все мы поглядывали на северо-запад, и каждый, видимо, надеялся на одно: вдруг шторм замешкается там, в океане.
– Смотри, – передавая мне бинокль, показал в сторону Благодатной губы Полосухин. – Предвестница бури.
Я поднес к глазам бинокль и четко увидел на мысу между Мерзлой и Благодатной губами старуху в черном. Она стояла неподвижно, напряженно подавшись вперед. Что-то тревожное, даже зловещее было в ее неподвижном напряжении. Но поразила меня не поза, а само ее появление на мысу. Больше получаса идти сюда от становища. Стало быть, она загодя узнала о приближающимся шторме. И направление ветра предугадала. Откуда? Почувствовала, как птицы, рыбы и тюлени? А откуда могла предвидеть направление ветра? Тучка-то появилась только что. В рамки моих познаний и понятий никак все это не укладывалось.
«Предвестница бури, – думал я. – Все ее сейчас так и воспринимают, вовсе забывая, что она – мать. Сыну своему она указывает безопасный путь к берегу. Она ждет, и в этом по-своему счастлива. Она еще не похоронила сына, не потеряла его».
Легкий удар покачнул катер. Пока я соображал, что произошло, Полосухин уже крикнул:
– Выключай! Топляк! – и кинулся на корму к Ногайцеву.
Я уже слышал, что топляки на море – не редкость. То шторм «разгрузит» палубу лесовоза, то на сплавной реке, и это случается часто, плот не удержат, его выносит в море, растерзает по бревнышкам – вот и блуждают те бревна по воле волн и течений, а когда намокнут, отяжелеют, скрываются под водой.
Много неприятностей приносят топляки судам, особенно малым, и, как правило, встречи с притопленными бревнами происходят по закону подлости, в самый неподходящий момент. Нам, как мы справедливо считали, такая встреча сейчас была совершенно ни к чему. Она сразу все усложнила.
Произошло непоправимое. Ногайцев, почувствовав удар и услышав команду, быстро рванул рукоятку переключения скоростей, и все же опоздал: слишком на большой скорости шел катер, и винт уже ударился о топляк и затянул его под перо руля.
Ветер будто этого и ожидал. Он шаловливо пронесся над морем и стих; море вздрогнуло, насупилось, зарябило и только было начало успокаиваться, как один за другим хлестнули его порывы ветра; небо туже затянулось свинцово-зловещими тучами, невесть откуда появившимися – шторм начинался сразу. Сильный. Безжалостный.
– Боканов, Гранский, Кирилюк – на весла. К Маячному, – скомандовал Полосухин, а сам схватил багор, чтобы помочь Ногайцеву с Яркиным вытолкнуть топляк из-под руля.
На катере – два весла. Я хотел сесть в паре с Гранским (вдвоем мы по силе равны Кирилюку), но Гранский посоветовал:
– Садитесь с Потапом. Он весло держать в руках только на заставе научился.
А я разве великий специалист по гребле? В парке на озере девчат катал, вот и весь навык. Да и весла эти вон какие – тяжелые, длинные.
Катер начал разворачиваться неуклюже и медленно – что для шестиметровой посудины два весла, хотя и большие, морские? Мешал развернуться ветер, мешало бревно, да и мы с Кирилюком все никак не могли приладиться – весло наше то зарывалось в воду, то, чиркнув по гребешку волны, срезало веер соленых брызг, а ветер обдавал этим веером нас самих же – комичней не придумаешь ситуации, но до смеха ли? Злиться тоже нельзя, злость – плохой помощник.