— Да кто так моет? — хмыкнула невысокого роста рыжая и конопатая Анька, высунувшись из своей комнаты. — Одни лужи кругом.

— Ты лучше мне скажи, почему не в школе? — проворчал я в ответ. — Вся страна по субботам грызёт гранит науки, а ты не грызешь. И как тебе только не стыдно? Ты сочинения Ленина в 55-и томах читала? Что он там написал про то, что надо учиться по нескольку лет в одном классе?

— А у меня температура, — буркнула девчонка и захлопнула дверь.

Однако не прошло и минуты, как рыжая и смешная девичья голова снова показалась в коридоре и запричитала:

— Ну, можно мне уже сходить в одно место?

— А ты летать умеешь? Нет? Тогда до полного высыхания напольной поверхности вопрос с повестки дня снимается, — выдохнул я, уже отдраивая нашу небольшую кухоньку.

Но тут из приоткрытой двери выскочил чёрно-белый кот Васька и, полностью пренебрегая правилами коммунального общежития, пробежал по только что помытому паркету, после чего запрыгнул на кухонный подоконник. Кстати, Василию я уже успел дать другое имя. Так как он был черно-белый, как черно-белое кино, я его обозвал Чарли Васильевичем Чаплином. Правда, хозяйка кота тётя Саня новое имя питомца не одобрила. Зато сам усатый и хвостатый отзывался на Чарли Васильевича гораздо охотней, чем на простого деревенского Ваську.

— Анна Батьковна, это чего сейчас такое было? — всплеснул я руками. — Я спрашиваю, кто будет затирать цепочку чаплиновских звериных следов?

— Никто, — пробурчала соседка и снова захлопнула дверь.

— Мяу, — сказал Чарли Васильевич, что на кошачьем языке обозначало примерно следующее: «не соблаговолите ли вы, уважаемый сударь, угостить меня вашей гречневой кашей, которой пропахала вся кухня».

— А не снять ли мне тебя, братец, в кино? — улыбнулся и, бросив тряпку на пол, прижал её одной ногой и проехался вдоль всей цепочки следов от мелких кошачьих лапок. — Значит так. Выходит на сцену граф Нулин и представляется: «Граф Нулин из чужих краёв!». И вдруг, виляя хвостом, по сцене пробегаешь ты. Зрители помрут от истерики, ха-ха. Что, не смешно?

— Мяу, — обиделся на меня кот, которого каша интересовала сильнее, чем кино и творчество Пушкина.

— Терпение, Чарли Василич, сейчас воду грязную из ведра вылью, хозяйку твою позову, и поедим, — сказал я и постучал в комнату, в которой проживало три поколения женщин. — Анна Батьковна, кашу будешь?

— Допустим, буду? — дверь моментально приоткрылась, и показалось конопатое лицо старшеклассницы. — Что тогда?

— Тогда моешь посуду, — хмыкнул я. — У нас в Советском союзе кто не работает, тот ест. То есть наоборот, кто работает, тот не ест. Поняла?

— Ха-ха-ха! — прыснула девчонка. — Я думала, что ты поумнел, а ты всё такой же болтун, ха-ха! Замётано, посуду мою я! — выскочила в коридор довольная соседка.

Когда через десять минут я увидел, с каким аппетитом Анюта поедает мою кашу с тушёнкой, кстати, как и хвостатый черно-белый Чарли Василич, то у меня невольно возникла мысль, что соседи постятся не просто так, а, наверное, копят на какую-нибудь вещь. Скорее всего у тёти Сани пенсия не ахти какая, да и Галина Васильевна в реквизиторском цехе деньги не лопатой гребёт. А тем временем дочь растёт, и ей нужны новые туфли, плащ, пальто, сапоги, белое платье на выпускной вечер.

— Всё, больше не хочу, — соврал я, чтобы оставить ещё по чуть-чуть коту и соседке. — Да и вообще, мне уже пора бежать.

— На свидание? — хитро улыбнулась Анна Батьковна.

— Как можно? — скорчил я серьёзную физиономию. — Я ответственный работник «Ленфильма». Просто у нас вечером заседание комсомольской ячейки, будем рисовать стенгазету.

— О чём? — захихикала девушка.

— Как обычно, — я вскочил со стула, — заклеймим загнивающий Голливуд за разврат, секс и буржуазный рок-н-ролл. Гоу, гоу, гоу, Джонни гоу, гоу, гоу, Джонни Би Гоу! — пропел я хрипловатым голоском и на собственном примере, подрыгав ногами как Элвис Пресли, показал, чем рок-н-ролл отличается от твиста. — Всё, я исчез!

«Странное дело, — думал я, шагая со своего Петроградского острова в направлении Гренадёрского моста, который соединял нас с Выборгской стороной, — и как только не будут распекать Никиту Хрущёва спустя годы? И „Хрущём“ его обзовут и „кукурузником“. Конечно, начудил он знатно с кукурузой и целиной. Но ведь народ при нём немного свободней вздохнул, наконец-то развернулось массовое строительство жилья, производство товаров народного потребления. А сколько талантливых режиссёров появилось: Марлен Хуциев, Михаил Калатозов, Георгий Данелия, Сергей Бондарчук, Василий Шукшин, Леонид Гайдай, Эльдар Рязанов, Марк Захаров. Да если бы сталинский курс продолжился, то в кинотеатрах круглогодично бы крутили два фильма: „Встреча на Эльбе“ и „Кубанские казаки“. Без свободы большое искусство в принципе невозможно. Правда, когда нет никаких моральных ограничений тоже плохо. Тогда искусство очень быстро опошляется и деградирует. Во всём нужна золотая середина».

Кстати, в начале 60-х в Ленинграде открылось больше десятка молодёжных кафе — и это тоже был один из признаков оттепельной эпохи. В таких заведениях читали стихи, устраивали литературные диспуты, встречи с артистами, мастерами спорта и другими интересными людьми. И конечно, здесь звучала живая музыка, и танцевали влюблённые парочки. А ещё кроме пива, вина, чая, кофе и мороженого коктейля можно было попросить у официанта шахматы. Культурный молодёжный досуг: посидели в хорошей компании, послушали стихи, выпили и разыграли ферзевой гамбит.

В одно из таких заведения я в данный момент и вошёл. Кафе «Ровесник» на проспекте Карла Маркса дом 45, которое открылось год назад, пользовалось большой популярностью, как мне сказала соседка Анюта, но было несколько дороговато. На маленькой эстраде играл целый оркестр: аккордеон, контрабас, гитара, барабанщик, пианист, скрипка, саксофон и труба. Звучал лёгкий фокстрот, парочки, потешно перешагивая, кружились на одном месте. Девушки были в цветастых платьях в форме колокола, а парни в основном в костюмах и что характерно все при галстуках.

Я, кстати,