ухватился за песни. Ведь в советской киноиндустрии закон суров: пока ты работаешь над фильмом, пока ты при деле — ты хорошо зарабатываешь, а как только кино закончено — всё, соси лапу. Кстати, именно по этой причине многие режиссёры любили специально затягивать съёмочный процесс или снимать сцены, которые заранее не войдут в финальный монтаж ленты. Это парадокс плановой экономики — не надо как лучше, надо как запланировано.

— Значит, договорились, — улыбнулся Владимирцов, встав из-за рояля, — во вторник к 9 часам вечера встречаемся на этом самом месте. С музыкантами я порепетирую. Значит, для песен нам потребуются: контрабас, гитара, барабаны, рояль и саксофон. И, пожалуй, труба.

— Ничего мы не договорились, — пробубнил я. — У нас есть ещё и третья композиция.

— Да, это самая лучшая, — закивал головой дядя Йося. — Поверь, Саша, моей интуиции, эту песню будут исполнять не один десяток лет.

— Хи, — нервно усмехнулся дирижёр. — Ну, допустим, играй, Феллини. Кстати, почему Феллини?

— А я его незаконнорождённый сын, — пробурчал я и перебором заиграл красивую мелодию, которую в будущем должен был сочинить Раймонд Паулс.

Как много лет во мне любовь спала.

Мне это слово ни о чем не говорило.

Любовь таилась в глубине, она ждала —

И вот проснулась и глаза свои открыла…

Когда отзвучал последний аккорд и последний куплет, то лицо руководителя и дирижёра Ленинградского оркестра выражало сразу несколько чувств: восхищение, потрясение и подозрительную недоверчивость. Он практически сразу же догадался, что такой мелодический рисунок на гитарке не сочинить. Поэтому Владимирцов встал из-за рояля и несколько раз прошёлся по студии.

— У кого ты спёр эту мелодию⁈ — наконец выкрикнул он из другого конца просторного помещения.

— Что ты, Саша, что ты? — замахал руками дядя Йося. — Ну, ты же меня знаешь? Мы с тобой не первый год знакомы. Мелодия оригинальная, за это я ручаюсь!

— В том-то весь и фокус, — дирижёр подбежал ко мне и вперился глазами, — мелодия конечно оригинальная. Только написана она человеком, который играет на рояле, фортепьяно и пианино не хуже меня. Признавайся, у кого ты украл мелодию?

— А если я скажу, что эту мелодию и вообще всю песню позаимствовал из будущего, вы поверите? — нагло усмехнулся я. — Слетал на машине времени в коммунизм, послушал там местные пластинки из бесплатного магазина и вот вам, пожалуйста, готовые хиты.

— Ты мне не ёрничай, нашёлся гость из будущего, понимаешь! — крикнул Владимирцов. — Говори, где спёр мелодию⁈

— Делайте, что хотите, но мелодия моя, — упёрся я. — Правда, я недавно головой ударился, выпил на вечеринке лишнего и хлопнулся лбом об стену. Теперь песни сами сочиняются. Хотите прямо здесь на любую тему что-нибудь сбацаю.

— Между прочим, я про такой случай слышал, — вступился за меня дядя Йося. — Женщину в подворотне грабитель хрястнул поленом по голове.

— Ну, и? — рявкнул дирижёр.

— В больнице заговорила на всех языка мира, клянусь, — кивнул головой Шурухт. — Только русский забыла начисто.

— Бред, — пробубнил Владимирцов. — Ну, допустим, ударился головой. Тогда спой что-нибудь про Ленина и Октябрьскую революцию. Слабо? Это тебе не про «Королеву красоты» ля-ля-ля напевать.

— Песню про великий октябрь? Легко, — пожал я плечами, встал со стула и, накинув гитарный ремень на плечо, ударил по струнам и хрипловатым голосом заревел:

И вновь продолжается бой!

И сердцу тревожно в груди!

И Ленин такой молодой,

И юный Октябрь впереди!

— У матросов, есть вопросов? — хохотнул я, видя потрясённые лица директора Шурухта и дирижёра Владимирцова. — Кстати, для песни «Любовь настала» нужен весь оркестр в полном составе. Мы эту вещь запишем и с вокалом и отдельно в инструментальном исполнении. Я же говорю, что головой ударился, а вы не верили. Ха-ха. Гутен морген, ауф видерзейн, хаю ду ю ду. Же не манж па сис жур. Месье.

* * *

На следующий день, в понедельник вечером, я приехал на Набережную Мартынова в дом №12. В этом замечательном тихом и живописном месте, с видом на Среднюю Невку, в трёхкомнатной квартире проживала семья Леонида Быкова, жена и его двое маленьких ребятишек. Дело в том, что на работу Леонид Фёдорович сегодня не пришёл. Ассистентка Любочка сообщила, что режиссер, дескать, болен. Хотя и так все понимали, что Быков захандрил, потому что кинокомедию «Зайчик» директор киностудии решил пока негласно отдать более опытному режиссёру. Назывались разные фамилии, но чаще всего звучала кандидатура Иосифа Соломоновича Шапиро. Кстати, главную роль у Леонида Фёдоровича никто отбирать не собирался. Наверное, поэтому, когда я очутился на пороге квартиры нашего режиссёра, ни подавленным, ни раздавленным, ни больным, ни угнетённым он не казался.

— Здорово, Феллини, — добродушно улыбнулся Быков, — проходи, познакомлю тебя с очень хорошим актёром и человеком. Иногда эти два качества не совпадают. Ха-ха.

Леонид Фёдорович провёл меня на кухню, где за рюмочкой вина уже сидел замечательный комедийный актёр Алексей Макарович Смирнов, легендарный гангстер Билл из «Деловых людей», вахтенный матрос Кныш из «Полосатого рейса» и хулиган Федя из «Операции 'Ы»«. Правда, в гайдаевской 'Операции» этому добродушному великану с детскими глазами ещё только предстояло сыграть, но репутацию яркого, самоотверженного и профессионального артиста он уже имел крепкую.

— Познакомься, Макарыч, это тот самый стажёр, про которого я тебе недавно рассказывал, — хохотнул Леонид Фёдорович.

— Дядя Лёша, — представился Смирнов, пожав мою руку. — Будешь, стажёр, по маленькой?

— Чаю, если можно, — пробурчал я, — а то сегодня на «Ленфильме» был такой переполох, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Рубашку хоть выжимай.

— Ну? — выпучил удивлённые глаза дядя Лёша Смирнов.

— Ну-ну, и что там сегодня стряслось? — недоверчиво с кривой ухмылочкой пробормотал Леонид Фёдорович, поставив на плиту чайник.

— Картину нашу