и никогда не морщил лоб. Лукавая улыбка его украшала, в выпученных глазах блуждало плутовство. Он явно рассчитывал избавить меня от тюрьмы, хоть с таким подзащитным, как я, непросто работать. Мы не сдружились, но перекинуться парой слов с этим умным, скользким типом всегда приятно.

– Не ссы, получишь условку и забудешь всё, как страшный сон!

– Будь, что будет. Я приму любой итог.

– Что за настрой?

– Если уйду из суда без конвоя, заглянем в ближайший ресторан. Надо закончить эту канитель соточкой под хорошее мясо.

– Вот так мне нравится больше. Добро! Только без «если».

– Хорошо.

– На всякий случай сумку всё равно собери.

– Уже.

* * *

Судья оказалась не такой приятной, как следователь. Длинношеее создание в чёрной мантии смотрело на меня стервятником. Прямая, как шпала, громкая, истеричная женщина увлекалась нотациями о залитых кровью дорогах бескрайней России. При каждом удобном случае перебивала адвоката, иногда вела себя по-хамски. Она возмутилась моим отказом давать показания. Противно усмехнулась во время моего последнего слова, а я всего лишь сказал, что не сомневаюсь в профессионализме судей и верю в справедливое решение.

Долго, тихо, сбивчиво и без выражения она читала приговор. Так дети от волнения уродуют стихотворения классиков в младшей школе. Я прислушивался, но разбирал лишь фрагменты.

Главные слова прозвучали громко и чётко. Сухие интонации судьи приобрели намёк торжественности: «Признать виновным в совершении… Назначить наказание в виде лишения свободы сроком на один год… В колонии-поселении»…

Ну вот, приехали…

На лице матёрого адвоката растерянность. Жалко жену – судья парой фраз состарила красавицу лет на пять. Теперь моя любимая выглядит на свой возраст. Сын смотрит в пол. Танцуй, пока молодой. Бледное лицо добродушного толстяка из школы будущих родителей надолго засело в памяти. Почему он пришёл? Я никогда не называл наши отношения дружбой, но он был рядом в этот сложный момент.

Приставы буднично надели наручники. И в эту же секунду меня сожрал страх…

* * *

Этапировали в жопу мира, или, как с усмешкой выразился конвоир, в настоящую Россию, затерянную посреди лесов. Только обитатели колонии и местные найдут её без труда на карте.

Это не общий режим – никаких тюремных роб и вышек. Хочешь – гуляй по территории после работы, а если повезёт, можно и за забором оказаться без охраны. Мнимая свобода в неволе в обнимку с охватывающим беспокойством.

Народ разношёрстный. Кандидат наук печёт хлеб вместе с безграмотным, интеллигентный почти пенсионер без шансов проигрывает в шахматы молодому вымогателю с сомнительной внешностью. Этим людям не встретиться в обычной жизни.

Много дэтэпэшников, в основном по пьянке. Большинство по народной статье – 228-й, наркотики. Бизнесмены сидят за мошенничество – резиновый состав, не всегда сходу отличишь попавшего под репрессивный каток незадачливого коммерсанта от мутного типка. В основном первоходы, иногда встречаются и привыкшие к тюремной жизни. Ребята нормальные. Важно только вести себя по-людски.

Быстро забываешь, что живёшь рядом с преступниками. Обычные люди со своими проблемами. Мимо проносятся страшные эпизоды чужих биографий: сосед осуждён на четыре года за смертельное ДТП, вёз на концерт жену и двух дочерей, погибли все, а у него пара царапин. Неудачная попытка суицида, постоянно говорит с Богом, после ужина идёт в церковку и проводит в ней почти всё свободное время.

Видный молодой боец с хорошо поставленным ударом защищал малознакомую девушку, вломил разок нападавшему, тот упал на спину, затылком стукнулся о бордюр – теперь овощ, а пацанчику впаяли тяжкий вред здоровью по неосторожности, необходимую оборону судья не разглядел.

Но ещё больше прозаичных историй из серии выпил – украл – сел, обрамлённых непростыми жизненными ситуациями. Слушаешь вечером неторопливые рассказы уставших после смены, проникаешься, впитываешь человеческую боль. Нет, не встаёшь на сторону преступника, но пылко жалеешь, что не отмотать плёнку назад и не спасти человека от его же поступка.

Стараюсь не допускать местный жаргон, но как в речь чиновника неизбежно проникает канцелярит, так же и мой словарь иногда сдаётся под натиском новых словечек. Тарантино оттачивал мастерство диалога, сидя в изоляторе, чуть ли не записывая реплики соседей. Непросто найти более подходящее место. Блатной сленг переплетается с уличным, ассимилирует обычную речь тех, кто ещё не привык, но не хочет выбиваться из общей массы. А ещё в этот плавильный котёл разговора попадают диалекты из разных уголков страны, особенный говорок. И на фоне косноязычия, фени, изысканной матерщины, диковинных слов, типичных для определённого региона, как пение соловья среди гомона ворон, пробивается речь прирождённого оратора, он сам радуется сотканным из метафор удавшимся оборотам, а сокамерники слушают его, развесив уши.

Администрация заботится о нашем исправлении. Смешат, конечно, лозунги о перевоспитании трудом, но эту деталь быта воспринимаешь как комичную неизбежность. «Ваше личное время – лишнее время», – любил повторять начальник колонии. В чём-то он прав, на работе часы бегут быстрее.

Подъём в шесть утра, плотный завтрак, девятичасовая смена. На выходных или вечером телевизор, тренажёрный зал, пародия на футбольное поле, богатая библиотека, зал для самодеятельности – жить можно.

Спасают три вещи. Семья. Тем, кого не ждут, в разы труднее. Во-вторых, я не преступник, и я здесь для того, чтобы помочь. В-третьих, срок. Один год – в моём возрасте это разменная монета жизни, не капитал.

Август. Я здесь уже три месяца. Вишу на турнике, улыбаясь, кайфую от картины: сочно-зелёная трава, аккуратный, неделю назад покрашенный мной и ребятами белый корпус, в его окнах отражается оранжевое пламя полыхающего на небе заката. Флаг Ирландии в российской глуши. Или Кот-д`Ивуара, древком воткнутый в жопу мира. Час до отбоя. Радость можно испытать в любом месте. Будем жить!

* * *

Жена постоянно присылала тяжеленные посылки. Несколько раз выбралась на свидания – мои счастливые дни.

Я мечтал о её приезде, но до последнего не верил. Здесь говорят: «Попал в тюрьму – меняй жену». Она навестила в первый же месяц. Одета неброско. Без косметики. Я смотрел на неё заворожённо, как в тот вечер на школьной дискотеке. Сидя на аккуратном диванчике в маленькой, но с большой заботой отремонтированной комнате, она рассказывала о работе, а я в очередной раз в неё влюблялся.

Снова её повысили, вошла в команду топ-менеджеров крупного холдинга. «Я же говорил! У тебя всё получится. Как же ты умудрилась вырваться, родная? Ты даже не представляешь, как я это ценю».

Прочитала в Интернете и взволнованно просвещала, что в конце срока мне разрешат снимать квартиру за пределами колонии и мы поживём с ней вдвоём. Хотела на это угробить